Помни Рубена

До первого допроса Мор-Замба тешил себя надеждой, что его арест был недоразумением, что все это никак не связано с его подпольной деятельностью. Но эта надежда рухнула во время допроса, длившегося без передышки весь остаток дня и всю ночь. Завязав ему глаза, его осыпали градом самых неожиданных вопросов, его били кулаками, хлестали кнутом из бычьих жил, валили на цементный иол, топтали, поднимали на ноги, снова допрашивали и снова нещадно избивали. Этот человек, закаленный столькими испытаниями, не издал ни единого стона, не молил о пощаде, не выдал ни одной из своих тайн и в конце концов привел палачей в настоящее отчаяние — а между тем он был охвачен паническим ужасом. Внезапно он вспомнил о слухах, ходивших среди активистов Кола-Колы: говорили, что самые жестокие мамлюки из Главного управления, желая вырвать признание у какого-нибудь особенно неподатливого подпольщика, отдавливали ему мошонку своими тяжелыми башмаками.

Однако до этого дело не дошло — после допроса его бросили в темную камеру, битком набитую другими задержанными, молчаливыми, как тени. Мало-помалу он понял, что никому нет до них дела, но не пал духом, увидев, что заключенных целыми днями не кормят и не выводят справлять нужду. Они продолжали жить и чего-то ждать, по временам, несмотря на затекшие суставы, забываясь тяжелым сном рядом с кучами кала и лужами мочи, заполнявшими желоб у стены, по которому эти нечистоты должны были куда-то стекать, но, разумеется, никуда не стекали, а наполняли тесное помещение тошнотворной вонью, к которой экумдумский сирота, сам тому удивляясь, в конце концов притерпелся: он заранее решил выдержать все, и только мысль о раздавленной мошонке не давала ему покоя.

Во время второго допроса, которым руководил белый мамлюк, задававший вопросы через переводчика, ему не стали завязывать глаза. Где находится Рубен? Где скрываются его соратники, оставшиеся в Кола-Коле? Откуда стало известно, что Рубен схвачен, когда он, Мор-Замба, пробрался на территорию школьного городка, чтобы его освободить? Ведь это он его освободил, чего уж тут отпираться? С кем он был в ту ночь? Кто руководил налетом? На все эти вопросы Мор-Замба неизменно отвечал, что не понимает, о чем идет речь. Желудок у него сводило от голода, во рту пересохло, тело напряглось в ожидании новых побоев. Но на этот раз его не стали избивать, а перед тем, как отправить обратно в вонючую камеру, дали немного воды и горсть земляных орехов. Видно, его палачи не хотят, чтобы он загнулся раньше времени, отсюда и все эти поблажки, подумал он.

Однажды утром толпа тюремщиков грубо выволокла его из камеры и потащила по коридору, а потом столкнула вниз по узкой темной лестнице, ведущей в подвал. Внезапно он очутился перед небольшим окошечком в стене. Двое здоровенных парней сдавили его с боков и стальной хваткой стиснули руки. Когда заслонка на окошечке отодвинулась, один из них рявкнул на пиджин, больно выкручивая ему кисть:

— Разуй глаза, паршивый рубенист: вот что тебя ожидает! Да и всем вам скоро будет крышка. Этот вот тип тоже не хотел говорить.

Сначала Мор-Замба не поверил своим глазам, а потом вздрогнул от ужаса. В небольшой комнате, залитой электрическим светом, он увидел обнаженного человека, подвешенного врастяжку за руки и за ноги к горизонтальному брусу. Судорожно корчась в безуспешных попытках освободиться, он мотался в воздухе животом вверх, словно крупный зверь, которого удачливые ловцы несут с охоты. Двое служителей в штатском с засученными рукавами — две зловещие тени — деловито возились возле стояков, на которых держался брус, стараясь, судя по всему, получше отрегулировать его высоту. Поддавшись их усилиям, брус медленно, со скрежетом опустился, и спина истязаемого оказалась, как теперь припоминает Мор-Замба, сантиметрах в тридцати-сорока от цементного пола. Оба подручных распрямились и отошли в сторону, тяжело дыша и отирая ладонями пот со лба и висков: видно было, что эта операция стоила им немало сил.

Третий палач, которого Мор-Замба до сих пор не замечал — должно быть, он появился из соседней комнаты, — скомкал несколько старых газет, полил их бензином или, скорее, газолином, сунул этот ком под спину мученика и чиркнул спичкой, словно на брусе висел не живой человек, а туша антилопы, которую нужно опалить перед разделкой. Но тот был живым человеком — Мор-Замба не замедлил в этом убедиться. В течение нескольких минут, показавшихся Мор-Замбе вечностью, охваченный пламенем страдалец кричал, дергался, извивался и корчился в таких муках, что Мор-Замба не в силах вынести этого зрелища закрыл глаза. Но уши он заткнуть не мог, и до него доходили страшные вопли истязаемого.