Помни Рубена

— Дорогой мой, Никола — это не только тот седенький старичок с бородкой, но и просто имя. Оно ровным счетом ничего не значит. Это обычное слово, за которым не скрывается никакого смысла. Да и вообще вопрос, есть ли какой-нибудь смысл в этом мире. Имя — это нечто вроде вывески. Ведь ты же не можешь обойтись без вывески? Вот я и подыскал тебе такую, на которой не значится, что ты деревенщина. Это самое главное. Нельзя выставлять напоказ свою деревенскую серость. Мужиков вечно будут мордовать, притеснять и надувать. Так что, если у тебя появилась возможность распрощаться с этим замордованным мужичьем, будь добр, не мешкай. Помни, что ты теперь не какой-нибудь пентюх, а настоящий господин и зовут тебя Никола.

Они условились встретиться на следующий день в одном из магазинов в центре Фор-Негра. Сначала Жан-Луи повел Мор-Замбу в фотоателье, где ему быстро изготовили восемь карточек для удостоверений. Потом они отправились в какую-то контору, куда Жан-Луи зашел без всяких церемоний и через некоторое время появился, держа документы с фотографиями и печатями.

— Ни о чем не беспокойся, — сказал он. — Я сам отправлю все это куда надо. А недели через две принесу тебе вызов на экзамены. Держи выше нос, старина!

Но, несмотря на свое новое имя, которое должно было разом превратить его из деревенского олуха, каким он считался до сих пор, в истого горожанина, Мор-Замба провалился на обоих экзаменах: по правилам уличного движения и по вождению машины. Во время первого из них он просто не понимал вопросов, которые задавал ему белый экзаменатор, недавно прибывший в колонию: тот выпаливал их невнятной скороговоркой, уразуметь которую было впору разве что коренному парижанину, но уж никак не колейцу. Кроме того, Мор-Замба не смог опознать на черно-белом рисунке изображение дорожного знака, указывающего железнодорожный переезд без шлагбаума.

Что же касается вождения машины, то тут дела обстояли еще хуже. Экзаменатор без умолку болтал с Мор-Замбой, донимал его вопросами о том, сколько ему лет, женат ли он, давно ли начал учиться водить машину. Расстроенный уже тем, что не может объясняться по-французски настолько легко и свободно, чтобы толково ответить молодому экзаменатору, Мор-Замба окончательно растерялся, когда ему велено было сделать разворот, хоть он тщательно готовился к этому маневру, потому что тот значился в обязательной программе. Он забыл все на свете и вместо того, чтобы подать чуть вправо, притормозить, взглянуть в зеркало заднего вида и сделать предупреждающий знак левой рукой, рванулся, не сбавляя скорости, наискось через шоссе, как это не раз проделывали у него на глазах чернокожие лихачи — но у них-то по крайней мере уже были права. Он успел нажать на тормоз как раз в тот момент, когда передние колеса уперлись в бровку тротуара, и одновременно резко вывернул баранку. Грузовик тряхнуло, экзаменатор дернулся вперед и едва не расшиб себе лоб о ветровое стекло.

Побледнев как полотно, вытирая пот со лба, молодой человек велел Мор-Замбе явиться на пересдачу через три месяца, как положено по инструкции. На следующий раз Мор-Замба сдал правила движения — он поднажал на свой французский и вообще держался куда уверенней, — но снова провалился на вождении. Еще через три месяца его постигла та же неудача. После четвертого провала Мор-Кинда поделился с ним слухами, ходившими в предместьях Фор-Негра, в том числе и в Кола-Коле: говорили, что экзаменаторы режут всех без разбору африканцев, которые не могут представить письменной рекомендации от своих хозяев.

— И не думай, что Робер сможет хоть чем-нибудь тебе помочь в этом деле, — добавил он.

— Да я и сам знаю. И ему и Фульберу ровным счетом наплевать, получу я права или нет. Но теперь я уж не такой дурак. Если они не хотят, чтобы я с ними распрощался, пусть платят мне как следует. Восемь тысяч франков в месяц — это обычный заработок шофера в Фор-Негре. Только где они найдут эти восемь тысяч, если у них самих сейчас денег кот наплакал?

— Что верно, то верно, — согласился Джо Жонглер. — Но есть тут еще одна загвоздка: власти не считают Робера настоящим хозяином. Да это и понятно — ведь он никогда не был и никогда не будет в ладу с законами, несмотря на все ухищрения Жана-Луи.