Помни Рубена

— Позови же своих домочадцев, скажи им, чтобы они подошли сюда. Эй вы, пропустите носильщиков почтенного старца, он ведь у вас старейшина, позвольте нам сперва разобраться с ним. Мы тоже почитаем старость, а вы как думали? Эй, носильщики благородного старца, проходите же, проходите…

Вместо ожидаемых одиннадцати душ к помосту хлынуло целое племя, поглотив людей, стоявших у безмена: белого, который продолжал блаженно улыбаться, и африканца, явно чем-то обеспокоенного и суетливого.

Теперь Мор-Замба убежден, что Робер рассчитывал заманить толпу, по-царски заплатив первым крестьянам, пожелавшим убедиться в пресловутой щедрости Ниаркоса, даже с риском переоценить их товар. Отой, ця от весов, они должны были рассказать собратьям, что Робер и Ниаркос покупают какао по цене выше официального курса. Остальные бросятся к помосту, возникнет неразбериха. Можно не сомневаться, что те, кто последует за патриархом в расшитой шнуром куртке, не так уж будут рады, что судьба свела их с Ниаркосом и Робером.

Но в то утро Мор-Замбе некогда было больше заниматься наблюдениями; С этой минуты ему пришлось взяться за работу и трудиться не покладая рук до самого полудня, так что он подмечал только некоторые разрозненные эпизоды из того, что происходило вокруг безмена, где Робер орудовал с ловкостью завзятого жулика; безмен раскачивался, дрожал и вертелся у него в руках. Остановив его вращение, он с яростной решительностью и быстротой жонглера подцеплял крюком мешок из тростника или джута, который подавали ему из толпы, размашистым и в то же время молниеносным движением перегонял противовес по коромыслу, не давая ему задержаться ни на одном делении, кивал своим людям, чтобы они сняли и унесли мешок, и скороговоркой бормотал какую-то сумму, взятую, разумеется, с потолка; услышав ее, Ниаркос лихорадочно склонялся над своей кассой, выхватывал оттуда толстую пачку мелких купюр и битый час отсчитывал их прямо в ладони крестьянина, где они превращались в бумажную гору невероятных размеров. На прощание он пожимал ему руку и похлопывал по плечу. Крестьянин, спеша удостовериться в чуде, торопливо выбирался из толпы, кишевшей вокруг обоих мошенников и их многочисленных подручных, и бросался к своей семье, поджидавшей его в сторонке, на площади, куда ее понемногу оттеснили молодчики Робера во главе с Мор-Замбой, которому был дан строгий наказ отгонять подальше крестьян, отошедших от весов. Семьи сбивались в кучки, из которых уже начинали доноситься отчаянные вопли и негодующие проклятия, становившиеся все слышнее по мере того, как прибывали новые толпы одураченных простаков. Разумеется, сначала каждый крестьянин на минуту смолкал, чтобы прикинуть выручку: а вдруг ему повезло больше, чем остальным? Он брал купюру за купюрой и перекладывал их в ладони брата или жены, а когда эта операция кончалась, вся семья принималась еще раз пересчитывать деньги, поочередно загибая пальцы. Наконец все застывали, наморщив лбы от изумления и досады: так и есть, их самым наглым образом обокрали! Что тут было делать? Снова начинались вопли, еще более отчаянные и безнадежные.

— Ведь это ты у нас все решаешь! — отчитывала жена оплошавшего супруга. — Как же ты допустил, чтобы нас одурачили? Нужно было сначала послушать, сколько тебе предлагают за каждый тюк, прикинуть, сходится ли сумма с твоими собственными подсчетами, которыми ты занимался вчера, когда мы пересыпали какао в мешки, и, если цена тебя не устраивала, нужно было забрать тюки обратно. Так вот мы и делали в прошлом году. Почему же ты допустил, чтобы нас обокрали? Почему?

— Хотел бы я видеть тебя на моем месте, — хныкал муж. — Думаешь, легко сладить с этой парочкой! Там ничего толком не увидишь и не расслышишь. Не успел оглянуться, а их молодчики уже хватают твой тюк, волокут в сторону, пересыпают какао в свои большие мешки — голова кругом идет. А когда наконец очухаешься, видишь, что уже поздно, все расчеты закончены.

— Посторонитесь, дайте место другим, — распоряжался Мор-Замба, хотя его самого до слез пробирали их жалобы.

Погруженный в эти горькие раздумья, он внезапно услышал резкий оклик Алу:

— Ладно, ладно, оставь это занятие мелюзге, ребята управятся и без тебя. Послушай, что приказал тебе Робер: беги вон в тот сарай и напяль на себя шмотки, что валяются в дальнем углу. Они там нарочно положены. Да поторапливайся, олух ты этакий! Больно вы, деревенские, тяжелы на подъем!

Мор-Замба поспешил в сарай, но тут же вернулся и не без труда отыскал в толпе Алу, который, как ему показалось, что-то уж слишком чудно вырядился.

— За чем задержка? — шепотом процедил Алу. — Ты еще не готов? Да что же это за сонная муха такая, черт побери!

— Там в углу валялись только какие-то лохмотья…

— Ну и что? Вспомни-ка, подонок, давно ли ты бросил носить лохмотья? Нет, вы только посмотрите: Мор-Замба воротит нос от лохмотьев, Мор-Замба стал большим человеком! А ну, беги поживее, да не забудь напялить на голову шапчонку!