Помни Рубена

Слыша, как Робер то и дело повторяет его имя, и догадываясь о содержании его речей по восторгу, написанному на лицах слушателей, Ниаркос и сам чувствовал себя на седьмом небе. Люди и поклажа запрудили площадь, к помосту нельзя было пробиться, но Робера уже невозможно было остановить, он не говорил, а вещал — ни дать ни взять вдохновенный пророк новоявленного мессии по имени Ниаркос. Внезапно он на мгновение отвлекся, пошептался о чем-то со своим подручным, которого звали Алу; Мор-Замба часто встречал его в Кола-Коле, но не подозревал, что тот играет такую важную роль в делах хозяина. Не прерывая своих разглагольствований, Робер неустанно шарил вокруг взглядом, в котором сквозило беспокойство — по крайней мере так показалось Мор-Замбе, которому было объявлено, что сегодня его ждут большие дела. К этому времени туман рассеялся, и солнце, уже по-дневному жаркое, озарило городок, в котором царило необычное оживление, словно его жители готовились отметить некую торжественную дату своего собственного календаря.

Теперь приспешник Ниаркоса прохаживался уже среди крестьян, сгрудившихся на площади и бетонном помосте, перед прилавком, за которым восседал его хозяин; левой рукой он мимоходом поглаживал то безмен, который медленно покачивался, словно невиданный медный божок, то переносную кассу, набитую разложенными по достоинству ассигнациями, и упорно, хотя и с добродушным видом, не переставал гнуть свое:

— Братья мои! На пороге этого неповторимого дня вы должны осознать, какое счастье ниспослано вам небом. Наконец-то вы встретили на пути своем человека, равного которому нет на свете. Братья мои, перед вами тот, кого вы так давно ждали, тот, чье пришествие было возвещено вам много лет назад! Иные из вас, истомившись ожиданием, начали уже убеждать себя, что он не явится никогда. Взгляните же на него: разве вы видели его прежде? Согласитесь, что это лицо вам совершенно незнакомо. Разве я лгал вам, говоря, что новоявленный мессия только-только ступил на нашу землю, что он ничем не замаран, что он добр? А разве человек, который не солгал вам в одном, может солгать в другом? Особенно если этот человек — ваш брат! Великий день настал, братья мои! Приидите же к своему мессии!

В этот самый миг с холма, где размещалась администрация округа, раздались трубные звуки, возвестившие 'о том, что пробило восемь часов: можно было приступать к сделкам. И мужчины, тащившие мешки на голове и на плечах, и женщины, согнувшиеся под тяжестью корзин за спиной, — все хлынули к помосту, столпились вокруг безмена, тараща глаза, чтобы получше разглядеть небывалого гостя, это чудо, которое так расхваливал неутомимый оратор. Каждая новая волна вызывала смятение в толпе: люди толкались, даже дрались, всякому не терпелось первым добраться до безмена, по обеим сторонам которого стояли молчаливый улыбающийся человечек с желтоватым лицом и высоченный речистый африканец с беспокойно бегающими глазами.

— Спокойней, братья мои, спокойней! — надрывался зазывала. — Каждый в свой черед. Как я вам только что сказал, у нас тут под рукой множество ящиков, точь-в-точь таких же, как этот, — поглядите! — и все они набиты деньгами. Каждому достанется его доля: это сам господь вознаграждает вас за труды! Эй, почтеннейший! Да, да, я к тебе обращаюсь, подойди-ка поближе! Посторонитесь, дайте пройти вождю! Сюда, сюда, почтеннейший!

Величественный старец, к которому он обращался, выбрался из густой толчеи, работая локтями не хуже какого-нибудь мальчишки, и храбро проложил себе дорогу в толпе, польщенный тем, что на него обратил внимание всесильный апостол нового мессии. И без того высокий, он вытягивался на цыпочках, чтобы казаться еще выше, выпячивал грудь, обтянутую грязной курткой из толстого коричневого сукна, которую украшали ярко-красные эполеты и пуговицы в петлицах, обшитых шнуром; из-под куртки, полы которой свисали чуть не до колен, виднелись штаны того же цвета, вблизи, когда старцу удалось вскарабкаться на помост, оказавшиеся невероятно изношенными. Ниаркос тотчас дружески похлопал его по плечу и, пытаясь перекрыть гвалт толпы, обратился к нему с пылкой речью, желая, должно быть, поздравить его с открытием базара, но патриарх, не понимая собеседника, отвечал только смущенным и заискивающим хихиканьем. К тому же он с трудом переводил дыхание, совершив настоящий подвиг, пробравшись сквозь эту плотную и беспокойную толпу, нетерпимую ко всякой попытке выделиться, доказать свое превосходство.

Роберу удалось наконец перекричать толпу:

— Почтеннейший отец, хозяин спрашивает, сколько тюков какао ты ему принес?

— У меня в семье одиннадцать душ.

— Ладно, одиннадцать душ, но сколько же каждая эта душа принесла какао?

— Женщины носят килограммов по двадцать пять — тридцать, мужчины — не меньше сорока.

Понимая, что так от старика ничего не добьешься, Робер, готовый впасть в отчаянье, принял единственно разумное в данном случае решение: