Помни меня

Я болтаюсь у входа до тех пор, пока угрюмая служительница не приклеивает на дверь объявление о том, что «шоу отменяется», затем покидаю Уэст-стрит. У меня приподнятое настроение: я сразилась с драконом и победила. И вдруг, направляясь к своей автобусной остановке, я вижу его на другой стороне улицы. У его худой, как щепка, жены темные волнистые волосы и недовольный вид; она в толстовке с капюшоном и тесных джинсах. У него скучающее выражение лица, и они спорят о чем-то. Например, куда пойти дальше или не пора ли платить по счетчику за автомобиль на стоянке.

Я впервые вижу его после шестого класса. Мне время от времени попадались случайные фото с надписью и доходили слухи о том, что он вернулся повидаться с родными на Рождество. Но я никогда его не видела. А сейчас он здесь, слегка обрюзгший.

Я отнюдь не беспристрастна, но меня поражает, как некрасиво он постарел. Возможно, благодаря его прежнему статусу я сужу о нем слишком сурово. Прическа рок-звезды, по-прежнему длинные волосы, падающие на воротник. Но волосы поредели и выглядят сальными. Под глазами мешки, губы как-то неприятно кривятся. В юности он был худым, но с тех пор располнел. В школе он был суперзвездой, а сейчас выглядит как обыкновенный парень.

Однако кое-что изменилось: с ними та, кого я не заметила раньше. Он поворачивается, наклоняется и, подняв ее, перекидывает через плечо привычным жестом. Она хныкает. На ней полосатые шерстяные колготки и крошечный сарафан. Ей годика три. Он целует ее в щечку.

Ричард Харди – отец. У Ричарда Харди есть дочь.

Итак, чем я только что воспользовалась, чтобы избавиться от Робина? Словами. Мои слова меня спасли.

Я прикладываю к уху мобильник и звоню Девлину.

– Вы не возражаете против моего участия в последнем конкурсе «Поделись своим позором»? Несмотря на то что я уволилась?

40

Я выпускаю Джемми из клетки, чтобы он погулял, и сажусь за стол. Передо мной блокнот с листами формата А4.

– Только представь себе, – обращаюсь я к Джемми, пока он медленно, но упорно ползет в направлении раковины. – Если бы у нас была собственная квартира, мы могли бы вот так проводить время каждый день.

Карен уехала на выходные в Абердин повидать родителей, очень удачно выбрав время. Правда, я приветствую отъезд Карен в любое время. Я пишу сверху:

Мой худший день в школе

Это последняя тема конкурса «Поделись своим позором». Я еще не решила, буду ли в силах подняться на сцену и прочитать это, но знаю, что именно хочу сказать.

Я пишу, затем пытаюсь перефразировать первый вариант и в конце концов вычеркиваю все. Это так игриво, так полно стремления развлечь, так фальшиво. В тишине и покое кухни, под жужжание резервуаров с личинками по соседству я пытаюсь прогнать мысль, которая возникает каждый раз, как я смотрю на заголовок. Моя грудь бурно вздымается. Слезы текут по лицу и брызжут на бумагу, и я отодвигаю ее.

У меня за спиной хлопает дверь, и, прежде чем я успеваю взять себя в руки и скрыть тот факт, что плачу, Карен уже на кухне. У нее, как всегда, воинственный вид. Она опускает на пол рюкзак.

Пауза.

– Что с тобой такое?

Я пытаюсь заговорить, и мне приходится прикрыть рот рукой, чтобы не разрыдаться.

– У тебя какие-то новости? – спрашивает Карен.

Даже в своем нынешнем состоянии я замечаю, как ее злит то, что у меня может быть тяжелая утрата. Это помешало бы Карен наслаждаться ее собственной кухней.

Я мотаю головой, пытаясь совладать с голосовыми связками.

– Я пишу о своем «Худшем дне в школе» для конкурса на лучший рассказ в пабе, – объясняю я. – И я знаю, им хочется чего-то смешного и легкого. Но мой худший день в школе был ужасным. Думаю, он сломал всю мою жизнь.

Я закрываю глаза руками и рыдаю. Когда я успокаиваюсь и вытираю слезы, Карен все еще пристально смотрит на меня.

– Это правда, но никто не хочет правды. Я никогда никому не рассказывала правду. Мне надоело подстраиваться под людей и рассказывать то, что им хочется услышать. И делать вид, будто меня ничего не беспокоит. Это никуда меня не приведет.

– Так расскажи им правду, – советует Карен, пожимая плечами. – Трахни этих ублюдков. Худший день в школе, верно?

– Да.

– Чтобы было не смешно. Худший день. Они сами напросились на худшее – так дай им худшее.

– Стоит ли? Ведь все будут сидеть и говорить: о, это мрачно, ты мрачная, спасибо, что испортила мой вечер!

– Они пришли послушать, как люди говорят о своем худшем дне в школе. Насколько я помню, школа была офигенно ужасна. Ведь это тебе пришлось пережить твой худший день, а они будут только слушать про это, чтобы развлечься. Я бы сказала, что они легко отделались.

Я медленно киваю:

– Мне следует шарахнуть их этим по голове?

– Да. Не стесняйся в выражениях. Какого хрена тебе стесняться? Разве ты виновата в том, что твой худший день был настолько плохим?

Когда Карен произносит эти слова, в мозгу у меня что-то щелкает.

– Да. О’кей. Спасибо. Ты права. Я напишу это по-своему.