Помни имя своё!

Капитан покачал головой

– Ты не глупый, Аслан. Просто ты не делаешь то, что ты должен сделать. Ты лжешь сам себе – и потому ты едва не погиб.

– О чем ты, русский?

– О том, что ты должен сделать. Ты должен пойти и отречься от Аллаха и сказать, чтобы все твои люди отреклись от Аллаха, а тех, кто не сделает этого – прогнать или убить. Ты должен пойти и поджечь мечеть, которую ты выстроил вместе со своими братьями – она превратилась в рассадник ваххабизма. Это будет плохо – но ты должен сделать это. Потому что иначе – твои люди так и останутся рабами Аллаха, а не твоими людьми. Рано или поздно кто-то из них тебя убьет. Одному это не удалось – удастся другому.

– Мой народ и мой род всегда верили в Аллаха и ходили в мечеть по пятницам… – сказал Салимов, недобро смотря на русского, словно говоря ему: ты нарушаешь правила поведения гостя, берегись…

Капитан по-блатному цыкнул зубом.

– Ошибаешься, Аслан. Я тебя человеком считаю, поэтому с тобой говорю. Это раньше можно было – так. И туда – и сюда. В советские времена – и в мечеть ходили и на партсобрания. И ничего, все нормально. Сейчас ты – и полковник полиции, и мечеть с братьями выстроил. Тоже все нормально. А вот в будущем – так не будет. Не получится так.

– И как получится?

– Кто не с нами – тот против нас. Мусульмане будут воевать с нами – а мы будем воевать с мусульманами.

Салимов – улыбнулся в усы, хо я было видно, что боль от ранений терзает его

– Ты пришел ко мне как друг, русский. Приходи теперь как враг, и посмотрим: кто – кого.

Смирницкий покачал головой

– Я не о том, Аслан, ты так и не понял меня. Зачем мне к тебе приходить, ты такой же, как я. Что я, врагов себе не найду? Я говорю о том, Аслан, что мы с тобой родились в одной стране. Учились в одной школе, пусть разных – но все таки одинаковых. Ты хоть и мусульманин – но вон, ты и телевизор смотришь, и пиво пьешь и от водки не отказываешься, и в долг даешь, и вон – изображение человека у тебя висит, а это харам. Потому что ты одновременно – и аварец, и дагестанец, и русский, и мусульманин, и полковник полиции. А у твоего брата и вовсе жена русская, и дети получается, русские наполовину. Раз у тебя есть деньги – ты купил телевизор и смотришь его. Раз у тебя есть желание – ты купил портрет и повесил на стену. Раз твой брат нашел себе женщину – то и женился и детей от нее завел. А вот те, кто за тобой придут, Аслан – они совсем не так живут, они не шутят, они – все всерьез. Телевизор – отнимут у тебя, харам. Портрет твой, в парадной форме – в сортир спустят, на мелкие кусочки изрезав. Жену твоего брата и детей ее – как скот зарежут. А кто слово скажет против, тот же твой брат, например – тебя заставят его зарезать. При них – уже ни телевизор не посмотришь, ни на курорт не съездишь, ни машину нормальную не купишь. Будете жить как скоты, с туберкулезом, с вшами, с блохами, воюя постоянно, без телевизоров, без телефонов, безо всего. Только Аллах Акбар – вам и останется.

– Нехорошо говоришь, русский – сказал Салимов – это ты говоришь так, или твои хозяева так говорят?

– Это я тебе говорю, от себя, лично. Потому что умным человеком считаю. Не дураком. Хозяев у меня нет, есть начальники, есть сослуживцы, есть друзья. Хозяев нет. И ни у кого из нас хозяев нет, мы, русские – под хозяином жить не можем. Нет никого над нами. Я племянника твоего встретил на выезде, мне его, Аслан, жалко. Это ему жить рабом, не тебе. И пусть рабом Аллаха – скажи, какая разница? Тебе-то так не жить, тебя сразу зарежут…

– Нехорошо говоришь, русский… – повторил Салимов

– А от начальства своего, слова тебе будут вот какие. Хоть в Махачкале уже стреляют русские в дагестанцев, дагестанцы в русских, да и брат в брата стреляют, но мы по-прежнему считаем тебя другом и советуем уходить в горы, дождаться, пока все не уляжется. Я сообщу тебе и твоим людям способы связи, после чего, уеду по своим делам.

– Я не покину свой дом.

– Как знаешь…

Снизу, с той стороны, откуда пришел капитан, и где стояли его машины – донесся глухой подрыв, и тут же – густая, автоматная стрельба.

В этот же момент – словно невидимый кулак опрокинул шезлонг, где лежал полковник и сам полковник – покатился по дорогущей итальянской кафельной плитке, которой вымостил дворик.

– Снайпер! – выкрикнул капитан, хотя рядом не было его верной роты. И хотя Аслан был другой веры и другой нации – он, рискуя собой, подскочил к нему, потащил в укрытие…

Он затащил его за закрытую часть бассейна, там уже снайперу их было не поймать. Но снайпер не собирался сдаваться: прочный пластик лопнул, и на нем появились две дырки с расходящимися от них в сторону ломаными линиями.

Кто-то закричал, во двор заскочили несколько человек, среди них был и Руслан. Со стороны дома – бежала, что-то крича, женщина, которая и перевязывала полковника. Но крик ее – оборвался внезапно и страшно, и она повалилась в бассейн. Прозрачная вода в бассейне – стремительно бурела…