Помни

— Скотина и та просто сходит с ума, что уж говорить о людях, — скорбно говорила Амелия, наливая Ники вторую чашку кофе с молоком. — От него происходит мигрень. И грипп. И зубы от него болят. А еще уши. А зимой он иногда дует недели три кряду. Уничтожает добро. Вырывает с корнем деревья и срывает черепицу с крыш. Вот оно как! — И, по-галльски передернув плечами, она поспешила в кухню, чтобы заново наполнить кофейник и согреть Ники еще молока.

Как и предсказывал Кли, Ники влюбилась в Амелию. Экономка была женщиной невысокой, плотно сложенной и, по-видимому, очень сильной. Не было никакого сомнения в том, что она уроженка Средиземноморья: ее выдавали иссиня-черные волосы, собранные пучком, глаза-маслины и цвет кожи, напоминавший орех. Всегда смеющаяся или улыбающаяся, Амелия пребывала в неизменно хорошем расположении духа. Выполняя свои бесчисленные обязанности, она проносилась по дому как вихрь, точнее — как мистраль. Она чистила и терла, мыла и гладила, пекла хлеб, пирожные и фруктовые торты, стряпала самые немыслимые блюда и наполняла вазы цветами, а корзины фруктами.

Гийом, как и Амелия, был коренным провансальцем. От постоянного пребывания на свежем воздухе он стал смугл, как спелая вишня, черные волосы его тронула седина, а серые глаза излучали доброту и веселье. Коренастый, мускулистый, он справлялся с любым делом так же споро и ловко, как и его жена.

Он мел двор, открытую обеденную веранду и дворик для пикников и жарки мяса, чистил бассейн, приводил в порядок огород и сад, а также маленький виноградник, простиравшийся позади дома и занимавший четыре или пять акров. Гийом поливал, стриг и подрезал лозы, вместе с Амелией и несколькими наемными рабочими собирал виноград, делал вино в бочках и разливал его по бутылкам.

— Часть вина мы продаем. Часть оставляем себе. И мсье Кли, естественно, — объяснял Гийом, водя Ники по ферме и показывая местные достопримечательности.

У Амелии и Гийома был сын Франсуа, учившийся в Сорбонне в Париже, которым они очень гордились. Ники уже многое успела узнать о нем от его любящей матушки. Две их дочери, Полетта и Мари, были замужем и жили в деревне; им приходилось помогать на ферме в тех редких случаях, когда у Кли бывало много гостей.

Позвонив из Москвы в тот вечер, когда Ники приехала, Кли сказал ей, что Амелия и Гийом — соль земли. Теперь-то она точно знала, что он имел в виду. Они преданы ему, они ухаживают за домом и землей так, будто сами здесь хозяева. Дом, в котором они жили, примыкал к главному дому, и войти туда можно было прямо из кухни. Построен он был из того же самого местного камня — бледно-желтого песчаника, — изъеденного временем, у него была такая же красная черепичная крыша, тяжелые деревянные ставни и ослепительно белые двери.

Оба дома прекрасно видны от самого бассейна, где Ники теперь сидела. Казалось, они росли прямо из земли, будто часть природы. В некотором смысле так оно и было. Возраст фермы и всех ее построек превышал сто пятьдесят лет, как сказал Гийом, однако выглядели они так, будто стояли здесь испокон веков.

Все на ферме удивляло Ники. Она начала понимать, что ей нравится в глуши: быть так близко к земле. Стало понятно, почему Кли любит эту ферму, хотя ему и удается бывать здесь куда реже, чем хотелось бы. За два года их знакомства он упоминал об этом месте редко и мельком. Но теперь она знала, отчего так менялся его голос, стоило ему заговорить о своем доме в Провансе. Для него это был уголок спокойствия и красоты в хаотичном мире.

Она оставалась на воздухе почти до шести, наслаждаясь сменой цветов, по мере того как солнце клонилось за далекие темные холмы. Наконец она подобрала книгу и очки и медленно пошла по мощеной садовой дорожке к дому.

Поднявшись по двум лестницам к себе в комнаты под самой крышей, она подумала о Йойо, о котором вспоминала хотя бы раз в день. Его судьба оставалась неизвестной, и это беспокоило ее. Они с Кли повсюду разыскивали его в Пекине, перед тем как уехать в Гонконг, но Йойо точно сквозь землю провалился. Наверное, как и многие другие студенческие вожаки, „ушел в подполье", сказал ей Кли. Она надеялась, что так оно и было на самом деле, что его не арестовали.

Вместе со съемочной группой и Кли они покрутились в Гонконге еще несколько дней, надеясь на появление Йойо, но тщетно. В конце концов ничего не оставалось, как уехать.

Йойо знает, где их искать, утешала себя Ники. Она дала ему свою визитную карточку в первую же неделю знакомства. То же сделали Арч и Кли. Оставалось лишь уповать на то, что он сохранит их визитки и с помощью денег, которыми они снабдили его, выберется из Китая. Сначала она подумывала написать ему на адрес Академии изобразительных искусств, но потом решила не делать этого, зная, что письмо от западного журналиста легко навлечет на него неисчислимые беды. Наверняка всю почту просматривает цензура, и письмо может стоить Йойо свободы или даже жизни.