Поминки по ноябрю

Гуров не мешал ей говорить. При первом разговоре нельзя прерывать человека. Пусть говорит. Пусть говорит что хочет и как хочет. Даже если чувствуется, что он врет, нельзя ему мешать. При втором, третьем и последующих разговорах всегда можно будет внезапно вспомнить о каких-то противоречиях и неточностях. Но, чтобы было на чем ловить, нужно дать собеседнику возможность разговориться, а самому слушать. Вот Гуров и слушал.

– Как это ужасно, говорить про человека: «Был, был, был»! – продолжала Лариса, немного попыхтев сигаретой и успокоившись. – Не верится, что все так внезапно и резко кончается. Вчера еще все было нормально, а сегодня рухнуло. Просто какую-то порчу навели на всех нас. У Толика операция, и не совсем удачная, как я понимаю. А Сережу убили…

Эти слова заставили Гурова насторожиться. Возникала уже продуманная версия событий: конкуренты. Как ни крути, а выбран, если это не сочетание случайностей, очень удачный момент для удара по бизнесу. Пока Парамонов в больнице и недееспособен, а Николаев убит, практически их общий бизнес находится без присмотра и, как говорится, приходи чужой человек и бери что попало.

– А какими были отношения вашего мужа и Николаева с конкурентами? – прямо спросил Гуров.

– Понятия не имею, – ответила Лариса. – Ну, то есть я знаю, что еще кто-то работает в этом сегменте рынка, но чтобы была вражда или дружба… Просто никогда не слыхала. Да вам лучше у Ольги спросить про все эти дела, потому что я не очень-то ими интересовалась, да и мой муж меня не вводил в курс дела. И зачем мне все это нужно? Я за мужем, как за каменной стеной… была. Господи, вот опять это слово. Сережа был, и я была.

Тут Лариса разрыдалась, припав к плечу Гурова, словно теперь ему предстояло побыть той каменной стеной, к которой необходимо было ей прислониться, пока муж в таком состоянии.

Гуров терпеливо подумал, что на сегодня это наверняка последняя женщина, которая плачет перед ним. Больше он ни с кем встречаться не собирается, а Мария Строева этим его не балует.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Лариса снова смогла заговорить. Вытерев глаза, она взглянула на часы, ойкнула и помчалась в палату. Гуров пошел за ней, ни о чем не спрашивая. Он только думал о генерале Орлове и о том, что ему выскажет при первой же встрече.

Перед палатой ничего не изменилось, да и внутри ее тоже.

Бульканье в трубках и попискивание приборов были единственными звуками, которые наполняли палату номер восемьсот тридцать.

Лариса стояла около кровати, положив ладони на лоб спящего мужа.

– Все нормально. А впрочем, что могло измениться? – прошептала она Гурову и села на свое прежнее место.

– Давайте вернемся к нашему разговору, – настойчиво напомнил ей Гуров. – Меня интересует ваше мнение о Николаеве. Что это был за человек?

– Душа компании, веселый, легкий, увлекающийся. Он был очень заводной… Вы знаете, мой Толик, – тут Лариса впервые слабо улыбнулась, – всегда перед встречей с Николаевыми, ну или на день рождения, или на другой какой праздник, начинал постанывать заранее, потому что все было ясно с самого начала. Сперва мы просто сидим и разговариваем, потом немного выпиваем, потом танцуем, и тут у Сережи возникает какая-нибудь гениальная идея. Или ехать куда-то летать на дельтапланах либо на воздушных шарах, или грузиться в самолет – и в Домбай на полдня, покататься на горных лыжах. Один раз мы вот так погрузились в самолет, добрались до Крыма, есть там такая гора Ай-Петри с совершенно плоской верхушкой, и там нас уже ждал хор цыган и шашлыки.

Лариса рассказывала и постепенно воодушевлялась. Гуров, верный своему правилу, давал ей высказаться.

– Все это, конечно же, стоило денег, но не таких больших, как может показаться по моим словам. Главное, что тут было – это неожиданность! Никогда заранее нельзя было предугадать, какая идея у Сережи появится в очередной момент. Он и сам этого не знал… А его прогулки по Москве в бричке? Он решил, как Чичиков, покататься…

Лариса замолчала, словно внезапно ткнулась в стену.

– И больше этого ничего не будет. Так странно, правда? – спросила она, опять нащупывая свои сигареты, которые перед этим положила в карман пиджака.

– Вы нарисовали мне замечательный облик массовика-затейника, – заметил Гуров, – но я не вижу здесь живого человека. Ну, например, был ли он ревнив? Или любил выпить? Или становился слишком резок, когда кто-то мешал ему провести в жизнь очередную, как вы говорите, идею? Были же у него хоть какие-то недостатки?

– А у кого их не бывает? – вздохнула Лариса. – Сережа мог, например, просто забыть о том, что он обещал провести с вами сегодняшний вечер, и умчаться куда-нибудь за тридевять земель… Или он мог напрочь забыть о жене, собираясь поехать отдохнуть к своим знакомым.

– То есть, говоря проще, – обозначил Гуров, – он иногда мог подставить своих знакомых. Из самых лучших побуждений, конечно же?