Поминальник усопших

Громом средь ясного неба распространился по Волыни «список» письма Ленина Молотову от 19 марта 1922 года! Кремлёвский тиран требовал «немедленного развёртывания в России повсеместной кампании по изъятию всех ценностей церкви и…решительного подавления в связи с этим возможного сопротивления духовенства…». Было письмо строго секретным. Адресовано «только членам Политбюро ЦК РКП (б)». Но моментально стало известным всем! Иначе и быть не могло: впервые в русской истории против Церкви, — а в России значит это — против всего народа, — выступила организованная военная СИЛА отрывающая человека от Бога, от морали, от милосердия и добра! И готовая для этого на любое преступление! Естественным была и реакция на бесовское, обжигающее души людей и поразительное по жестокости, содержание письма. Конечно же, её не могли сдержать никакие Чрезвычайки, войска и стены!

А письмо взывало и (тайное же!) откровенничало:

«Советскому государству нужно золото церкви. Предлог — отчаянный голод весьма кстати… Широкие крестьянские массы будут либо сочувствовать изъятию, предпринимаемому якобы для их спасения, либо окажутся не в состоянии поддержать духовенство…Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам голодом полностью… Глашатай нашей политики тов. Калинин (Тов. тов. Троцкий и Ярославский, — этот патологический народоненавистник и главный инициатор разбоя, — Зиновьев и Каменев во всём этом КАК БЫ совершенно не участвуют!); чудовищные УСТНЫЕ инструкции исполнителям; УСТНАЯ директива судебным властям…чтобы процессы против… мятежников…, сопротивляющихся помощи голодающим, были проведёны с максимальной быстротой и заканчивались не иначе как расстрелами очень большого числа самых влиятельных черносотенцев…Москвы…Шуи и нескольких других духовных центров… Патриарха Тихона…целесообразно… не трогать… Но ГПУ следить за ним неусыпно; …провести секретное решение… о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решимостью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…». (Пусть простит меня читатель за столь длинную цитату из ленинского письма… Но она стоит того — второго такого письма история человечества не знает!

Для впечатлительного, постоянно чувствовавшего себя преследуемым, не молодого уже и верующего глубоко и искренне Николая Николаевича, письмо это — после налёта в Кременец и выступления на тамошнем майдане самого Губельмана — стало мироразрушительным! А иначе–то как, если большевистский троглодит в трёх часовой речи непрерывно — через шелуху чередовавшихся лозунгов–рекомендаций и приказаний — сёк согнанный на митинг обезумевший народ робеспьеровским: «А ваших попов мы задавим кишками ваших кулаков!»…Старик не сомневался в том, что эта нелюдь может и такое! Буквально, причём. Потому сник. Было, опустился. И даже Великий лекарь — время, казалось, в его случае бессильным. Но…Но хоронить его рано! Он воспрянет. Трагедия народа тому поспособствует.

ЧАСТЬ 2. СОСРЕДОТОЧЕНИЕ.

21. Тревога!

Только стали стихать погромы храмов. Только в волостных центрах и в многострадальном Гутенском лесу отгремели залпы первой волны расправ над священнослужителями и крестьянами–прихожанами. Только, будто, прекратились вызванные ленинским письмом (12 марта 1922 г.) повальные ночные налёты на Церковь с арестами, обысками, изъятиями и убийствами…

…Как–то ночью однажды, — во сне, будто, — Николай Николаевич разбужен был громогласным торжествующе–тревожным мелодическим трубным звуком! Был он так громок, проникновенен и мощен, что — показалось — труба трубит тут, в каморке, над головой его!…И разбудит сейчас весь дом… Но поднявшись и обойдя тихо комнаты убедился: Спят!…Подивился даже наступившей тишине…Приснилось, тогда?… Но так громко и тревожно трубила труба! И здесь…

К чему бы? Знамение?… Глу–упости!…Нервы…Но так громко, так яростно и так тревожно трубила труба!…Не спроста это…

С той ночи — промолчав — ждал чего–то…Очень ждал!