Помяловский

С легкой руки Д. И. Писарева принято считать «Мещанское счастье» романом кисейной барышни (название статьи Писарева), то есть принято видеть сюжетную основу этого произведения в любовных приключениях Леночки и Молотова. Этим объясняется и та «всероссийская популярность», какую получило выражение «кисейная барышня». На самом деле основной сюжет «Мещанского счастья», — это восстание плебея против аристократа. Помяловский с самого начала повествования подготовляет нас к мысли о неизбежности этого классового антагонизма, прежде всего своими социально-публицистическими рассуждениями, из коих каждое оправдывается всем ходом повествования. Взять хотя бы авторское рассуждение о «принципе национальной независимости» и об «экономических чисто кровных русских началах», иллюстрирующих интеллигентного пролетария в чужой семье. В силу этого принципа хозяин почти всегда «ломается над наемником, купец над приказчиком, начальник над подчиненным, священник над дьячком». И во всех «сферах русского труда» подчиненный является нищим, получающим содержание от благодетеля-хозяина. В силу «экономических чисто кровных русских начал» отношение к труду весьма презрительное. Ибо свободным может быть только тот, кто ничего не делает; независимым, кто нанимает чужой труд. И, наоборот, если человек трудится, значит — он раб; работает, стало быть ест чужой хлеб.

С тонким юмором Помяловский разоблачает эту крепостническую мораль, эту идеологию «крещеной собственности». Он воспроизводит своеобразный фольклор этого рабовладельчества. «Не труд нас кормит, — начальство и место кормят; дающий работу — благодетель, работающий — благодетельствуемый; наши начальники — кормильцы. У нас самое слово «работа» от слова «раб».

Так испокон века были идеологически оправданы презрение к труду, как к признаку зависимости, и праздность стала высокой ступенью человеческого достоинства и авторитета.

Эта «мораль» и «идеология» постепенно обнаруживается во взаимоотношениях Обросимова и Молотова. Внешне Обросимов относится к Молотову почти как к равному: ласково, добродушно, он с благодарностью принимает от него всякую услугу, советуется всегда с своим секретарем, посвящая его в свои интересы. Молотова все это привязывает к семье либерала.

Казалось бы, что и поэтическая обстановка, столь благотворно действующая на Молотова, и работа, столь занимающая Егора Ивановича, и деликатность хозяев — все это должно было породить гармонию во взаимоотношениях между Обросимовым и Молотовым.

Вопрос о молотовском оптимизме в отношении Обросимовых Помяловский разрешает весьма сложно. Он сознательно выбирает не отпетого крепостника, а «прогрессиста». Обросимов — образованный человек, прекрасный хозяин, европеец, крестьянам живется у него сравнительно хорошо. В его имении наказывать женщин считается варварством. Однако «восстание» плебея против аристократа неминуемо.

Молотов убеждается, что гуманизм его господ — только внешний, на самом деле маскирующий те же классовые корни. Однажды с саду Молотов невольно слышит интимную беседу четы Обросимовых о своем секретаре, в которой восхваление «умнейшего молодого человека» перемешано с барским фырканьем, что в разночинце все же нет «этого дворянского гонору… манер нет». Жена Обросимова высказывает мысль, что разночинцы — «все-таки народ чернорабочий, и все как-будто подачки ждут…» Сам Обросимов характеризует разночинцев как удивительно дельный и умный народ; таков и Молотов: «выглядит такой невинной девушкой, а сам все видит, ничего не уйдет от его глаз. Вначале я говорил ему, чтобы он не очень хлопотал, — деликатность этого требует, а он точно не понял в чем дело. Правда, займется день-другой, третий разгуливает. Я ему стороной стал намекать, что не худо бы вот эту или эту статью поскорее кончать — догадался, наконец, и сел поплотнее… Или, думаю, зачем он на фабрику так часто ходит? Что же? Я, говорит, займусь на фабрике с годик, так и сам, пожалуй, управлюсь с ней…»

Тут нужно заметить, что образ барина-либерала Обросимова в основных своих социально-политических тенденциях сходен с образом тургеневского Сипягина из «Нови», написанной в 1876 году. Молотов предшествовал тургеневскому Базарову, с которым, кстати сказать, его роднит плебейский антагонизм в отношении бар-аристократов. Этот момент, чрезвычайно, конечно, важен для правильного разрешения проблемы «Тургенев — Помяловский».

Тут уместно будет напомнить об одной литературно-критической полемике, которая велась в 60-х годах между «Современником» и критиком «Отечественных записок» Incognito (псевдоним Е. Зарина).

Этот критик объявил «Мещанское счастье» подражанием «Отцам и Детям». Осмеивая «Современник» и «Русское слово» за их высокую оценку этой повесть Помяловского, Incognito писал: