Помещик. Том 1. Сирота

— О! — оживился митрополит.

— Андрейка сказал, что лампа очень простая в устройстве. И надобно тебе испрашивать у Государя нашего царя и Великого князя грамотку, дабы никто кроме Матери-церкви таких ламп на продажу делать не смел. А как все сладиться, то он мастеровым нашим все покажет и расскажет. Если мы с ним ряд заключим и обязуемся платить ему сотую долю от вырученных денег.

— Не жирно ли будет?

— Мню, то не единственная польза будет от отрока сего. Тут и печь дивная, и лампа, и заправка в лампу.

— Заправка?

— Мне ведомо все, что Андрейка покупал. А от дома отца его осталось только пепелище. Все татары разорили. Однако же лампа у него имелась. И в ней плескалось изрядно масла с непривычным запахом, но на что-то похожим. Да и жег он его без оглядки.

— Может тоже отцово наследство? Если Прохор был таким куркулем, то почему бы ему и горшок с маслом, взятый без всякого сомнения на саблю у татар, где-нибудь не закопать на черный день?

— Ты сомневаешься в его словах?

— Как божий день ясно, что это взор. Прохор видно сам тишком промышлял торговлишкой запретной. Если бы грабежами, то всплыло бы. Оттого и держал товар прикопанным, дабы с оказией отправить дальше.

— А чего сам в долги залезал? Ведь иной раз ему совсем тяжко становилось.

— Питие винное уважал?

— Был грех. Но загулы его были скромны. И игр всяких денежных не вел.

— Значил копил деньги на что-то или кому-то долг отдавал большой.

— Ну… Господь его знает, как там все было. Одно ясно — надобно этого отрока не упустить. А то ведь упорхнет из гнезда и поминай как звали. Осторожен он больно и боязлив. Разумеет ясно, что краску за полную цену не продать в Туле. Нет ни у кого таких денег. Да если и были бы, то не дали.

— Значит он ведает, какая этой краске красная цена?

— Да.

— Еще интереснее… Пообщаться бы с ним. Да с каленым железом поспрошать, что там за разбойничий вертеп его батя устроил…

— Отче, он ведь всего лишь отрок…

— Потому и поспрошать ныне, ибо если по весне его поверстают в поместные дворяне, то уже не подступишься без веской причины.

— А нужно ли? Покамест он нам одну пользу приносил. И краску эту сдал. И лампу дивную, но простую измыслил. А то, что хочет сотую долю, так в том дивного ничего нет, как и в том, что знает цену краски. Он ведь по Туле после гибели отца полдня бродил, с купцами беседовал. Все выспрашивал их что, почем и в какую цену. Наверняка от них нахватался.

— Как у него вообще хватило наглости спрашивать с Матери-церкви даже долю сотую?! — хмуро произнес митрополит. — Сопляк! Или не ведает, кому указывает?

— Он сказал, что или так, или никак. Лампу разобьет и более делать не станет. У него же поместье в разорении. Из людей только два холопа и остались. Если не доходец этот, то ему и выезжать не с чего станет.

— Дивлюсь я на твои слова, — покачал головой митрополит. — Ты хоть понимаешь, какие это деньги?

— Нет, — честно ответил Афанасий.

— Если лампадка сия особливая светить станет как несколько свечей, то купить ее пожелают многие. Посему в год той сотой доли будет сотни рублей. Для простого поместного дворянина — огромные деньги! Не по Сеньке шапка!

— Так что же? Как с ним уговариваться?

— Пригрози гневом церковным за утаивание.

— А деньги?

— Предложи ему разом сто рублей. С него и этого будет довольно.

— Отче, — осторожно произнес Афанасий, — я гнев твой понимаю. Но Андрейка… он… он может и отказаться.

— Отказаться?! — вновь нахмурился митрополит.

— Нрав у него не прост. Он ныне в глуши со своими холопами зимует. В землях отца его. А там окрест на пару дней пешего пути татары опустошили все. Потому как обет он принял. Грозный обед. Встретиться со смертью лицом к лицу. Чай сей отрок не сильно испужается угроз. К тому же очаг он добрый себе поставил. Все в нем просто, токмо не могу уразуметь, почему дым бежит у него туда, куда ему надобно, а не в землянку. И ежели такие печи Мать-церковь поставит в палатах Государевых, то…

— Афанасий, а жить он как будет дальше? — устало вздохнув, спросил Макарий. — Он кто? Отрок-сирота. Жаждущий в поместные дворяне верстаться. Ежели церковь даст ему денег много, то как он со своими товарищами по оружию ужиться сможет? Человек слаб. Особенно, подверженный тяжелым лишениям. Ему и сто рублей — много. Ибо другие поместные дворяне на зависть изойдут и дурное удумают. И падет он, вслед за отцом своим. Год-два и преставиться. Юн он еще и глуп.

— Да, — тихо произнес Афанасий, соглашаясь с митрополитом. О ситуации в таком разрезе он даже как-то и не подумал. Ведь точно на зависть изойдут. И закончится это может очень мрачно…

— Ежели не дурак, то поймет. А если дурак, то тем более ему деньги такие в руки давать не след. Даже если лампу и печь эти мы не получим, то Бог с ними. Жили как-то без них и еще проживем…

[1]

2/10 гривенки Андрей продал купцу Агафону. Две порции по 2/10 гривенки Андрей продал отцу Афанасию. И еще ½ гривенки Андрей внес пожертвованием в церковь. Совокупно 1 и 1/10 гривенки.

Часть 2. Глава 7

Глава 7

1553 год, 23 января, где-то на реке Шат

Утро.

Холод.