Полуночный лихач

Николай вскочил, наклонился над ним. Что это? Судорожное сокращение мышц или он очнулся?

Взгляд затуманен, устремлен в никуда. Нет, беспамятство не отступает.

– И… Ин… – прошелестели сухие губы.

Николай схватил чашу с водой, стоящую на столике, кусочком ватки смочил губы раненого и позволил нескольким каплям попасть в его рот.

Ресницы дрогнули, взгляд переместился, и Николай встал, чтобы Дебрский мог его видеть, не поворачивая головы. Тем более что он все равно не мог этого сделать.

– Ин-на где? – выдохнул Дебрский.

Николай качнул головой. Он не знал, что ответить. Правду: в морге – невозможно. Соврать, что ждет в коридоре? А вдруг он позовет ее?

– Ясно… Скоро встретимся…

В глазах – спокойное понимание. Наверное, он все-таки не ощущает боли. И чудо, что еще говорит. Прогрессирует отек легких, скоро он дышать не сможет без аппарата. Но это продлится недолго.

– А Нина?

– Она в коридоре. Там у Константина Сергеевича прихватило сердце, она с ним.

– Позови… – Глаза ожили, но тут же померкли: – Нет. Не надо… не простит.

– Ну что ты! – растерянно пробормотал Николай. – Конечно, простит.

– Не-ет… Нельзя такое… – Он с трудом перевел дыхание. – С Кошкой мы там встретимся и помиримся. Я на нее не сержусь. Она тоже… А Нина меня не простит.

Николай выпрямился. Не хотелось, чтобы Дебрский видел сейчас его лицо. Он бы отошел, да как отойдешь от умирающего?

– Все вспомнил. – В голосе слабо-слабо, точно трава под легким ветерком, шелестело торжество. – Риту, Лапку… Нину…

В горле у него громко булькнуло, в глазах плеснулся страх, и Николай оглянулся, чтобы позвать врача, но палата была пуста.

Однако Дебрский смог вздохнуть снова.

– Нину… позови.

Николай опустил голову, ощутив прилив такой ненависти к этому человеку, что стало страшно самого себя.

Этот Дебрский… расчетливый убийца! Мало он измучил эту женщину? Нет, хочет причинить ей новую боль зрелищем своего умирания. Вымолить, вырвать у нее прощение, словно входной билет, дающий право занять на небесах местечко поудобнее!

– Попроси ее, пусть простит меня, – слабо зашелестело внизу, и Николай снова увидел глаза умирающего. – Ты теперь останешься с ней…

С Ниной? Значит, это о ней говорит Дебрский с такой завистью? Или… о жизни, в которой остается Николай, в то время как мертвый ляжет в могилу?

Он согнулся под тяжестью внезапно навалившегося раскаяния перед этим человеком, который причинял всем только зло. Легко судить живых! Но что он знает о смерти, которую видел не раз? Видел, но ничего в ней не понимал. А если и правда невозможно подняться в те выси и опуститься в те бездны без одного короткого «прости»?

Он торопливо проговорил, готовый сейчас на что угодно, только бы не чувствовать потом своей вины перед умирающим:

– Нина простит. Я знаю, что нужно сделать! Ты ей скажи: «Это был я. Тогда, в машине, был я!» Все, больше ничего.

– Что? – слабо выдохнул Антон. – Не помню… не понимаю…

– Неважно. Зато она тебя простит.

И Николай выскочил из палаты, понесся по коридору к двум фигурам, замершим у окна. Константин Сергеевич сидел на стуле, а Нина, завидев его, соскочила с подоконника, стиснула руки:

– Что? Ну что он?

– Скорее иди к нему. Может, успеешь, – хрипло сказал Николай и отвернулся, чтобы не видеть ее внезапно побледневшего лица.

Но шаги он слышал, удаляющиеся шаги… уходящие.

Она сперва шла медленно, потом побежала.

Николай оперся о подоконник и приткнулся лбом к стеклу. До него только сейчас начало доходить, что же он сделал. Сам. Своими руками отдал этому… ну и дурак!

– О господи, – прошелестел рядом Бармин. – Может, и мне к нему пойти?

– Не надо. Он хотел видеть только ее.

– О господи! Вот несчастье, а? Я тут Нине говорил недавно: в старину верили, будто есть такая болезнь, напущенная на людей дьяволом, – полуночный лихач. Что Антон, что Инна – они были одержимы этой порчей! Деньги… – Он издал какой-то странный звук, словно бы сдавленное рыдание. – Будь они неладны! Отказаться, что ли, от этого паршивого наследства?

Николай отклеился от стекла, взглянул на старика с надеждой.

Тот отвел глаза:

– Но, с другой стороны, сколько можно было бы сделать на них, правда? Школу отремонтировать. Открыть музей исторической живописи. Но сначала поставить памятник солдату… – Он перекрестился.

– Да, – уныло вымолвил Николай. – Конечно.

В конце коридора открылась дверь. Вышла Нина.

Бармин встал.

Нина подошла, кивнула, не поднимая глаз.

Бармин опять перекрестился. Николай тоже.

– Царство небесное, – пробормотал Константин Сергеевич. – Господи, прими душу раба… – Он махнул рукой и пошел к реанимации: – Попрощаюсь. И спрошу, как нам с ним теперь.

Нина молча смотрела в окно. Лицо у нее было – как снег. Такое же белое и такое же холодное.

– Он успел… – начал Николай, но осекся. – Ты его простила?

Она кивнула.

– Я пойду, побуду с Константином Сергеевичем, – с трудом выдавил Николай. – Вдруг ему станет плохо или что-нибудь еще.

– Погоди, – сказала Нина, не поворачиваясь и все так же пристально глядя в окно. – Погоди. Значит, это ты был тогда?

– Почему? – глупо спросил Николай, не соображая, что говорит, и даже не слыша своего голоса.