Полуночное танго

Он резво вбегает на крыльцо и распахивает перед Олей тяжелую дубовую дверь.

Их с ходу обволакивает спертый жар прихожей, куда выходит выложенная сине-желтыми изразцами стенка печи. Оля прислоняется лбом к их неровной поверхности, и на нее вдруг наваливается тоска. Одна, совсем одна… Среди чужих и чуждых ей по своим представлениям о жизни людей. Впереди длинный вечер с унылым ужином под блекло-оранжевым абажуром, душная бессонная ночь…

— Ну что, барышня, в задумчивость впала? Никак от радости, что такой жених на горизонте замаячил? Да ты всплакни, не стесняйся — редко кому из вас такое счастье приваливает.

Оля благодарно улыбается Валерке, хотя он и не видит в темноте ее лица.

— Ладно, к чертям сантименты! Вернемся к нашей трезвой прозаичной жизни, — балагурит Валерка. — За заморские коктейли принято платить натурой. А как же иначе? Это тебе не наша расейская бормотуха. Придется тебе, дорогая барышня, весь вечер играть мне своего Шопена.

…Старенький «Шредер» дрожит и стонет под натиском фантазии. Слоники на его заставленной кружевами поверхности вздрагивают и кренятся. Валерка бесцеремонно сгребает их в кучу и швыряет на кровать. Он стоит сзади Оли, ей кажется, он вот-вот схватит ее за руки и прервет этот поток срывающихся от невыносимого напряжения звуков. Ей самой этого хочется. Но пальцы несутся и несутся дальше, уже неподвластные ее мыслям и желаниям.

Потом они долго молчат. Баба Галя просовывает в неплотно прикрытую дверь закутанную в пуховый платок круглую, как большой кочан капусты, голову и сокрушенно качает ею, увидев раскиданных по кровати слоников.

— Приличные люди не слонов, а марки собирают. Или на худой конец — бутылки из-под виски. Ты же, баба Галя, все в позапрошлом веке пребываешь, — басит Валерка в своей обычной шутовской манере.

* * *

Дождь лил уже третий день, и мерклый уличный свет, проникая в высокие окна класса, наполнял его сумраком, с которым не под силу было совладать мерцавшей на недосягаемых высотах старинного потолка белой трубке псевдодневного света.

Оля слушала ля-мажорную сонату Моцарта, смотрела на одухотворенный профиль своего лучшего студента Миши Лукьянова и думала о том, что, если завтра кровельщики не выйдут на работу, потолок наверняка почернеет. Еще до начала занятий она пыталась поговорить на эту тему с директрисой, но та лишь рукой махнула и, нарочито громко стуча каблуками, скрылась за дверью своего класса.

«Неужели ей на все наплевать? — думала Оля, вслушиваясь в светлые пассажи сонаты. — От сырости пропадут инструменты и вообще пойдут насмарку все наши мучения с ремонтом».

— Ну, Миша, вы просто молодчина! — дослушав заключительный аккорд, похвалила Оля. — Если доработать отдельные пассажи, можно и на международный конкурс.

— Вы шутите. Для этого нужно родиться… избранным. А я самый обыкновенный.

Миша покраснел и отвернулся к стене.

«Этому парню явно не хватает уверенности в своем таланте, — думала Оля. — Да и откуда ей взяться? Отец — горький пьяница, мать совсем недавно закатила скандал в преподавательской, требуя, чтобы ей не портили сына. «Нехай на завод идет. Ишь барин какой выискался — трынь-брынью занялся!» — кричала она, размахивая руками под носом у директрисы. В Центральной музыкальной школе таланты лелеют, детей с первых шагов готовят к международным конкурсам. Сколько же в провинции остается нераскрытыми по-настоящему ярких дарований! Поярче тех, кого столичные тщеславные родители с трех лет усаживают за инструмент».

— Вы напомнили мне одного французского пианиста. Он покорил всех на конкурсе имени Чайковского как раз исполнением этой сонаты Моцарта. Кстати, он тоже вырос в небольшом городке. Он верил в свой талант, а потому добился многого. Вы даже внешне чем-то на него похожи.

— Я тоже… Для меня музыка…

Миша запнулся и окончательно смешался.

— Давайте заниматься с вами каждый день? — неожиданно предложила Оля.

— Но… у меня нет денег платить вам за уроки.

Оля встала со стула и поспешно отошла к окну, чтобы Миша не дай Бог не заметил вдруг навернувшихся на глаза слез.

— Жду вас завтра в три пятнадцать. И я непременно договорюсь с Инессой Алексеевной, чтобы вам разрешили упражняться в училище.

Она задержалась у окна, давая возможность Мише уйти. Слышала, как он аккуратно складывает ноты в скрипучую сумку из грубой клеенки.

«Илья тоже вырос в глухой провинции, — думала она. — Наверное, сперва так же робел в присутствии педагога, а потом уверовал в свои силы и достиг невероятных высот. Почему-то меня всегда раздражала как раз эта его уверенность в собственной исключительности. Но, наверное, без нее невозможен настоящий взлет…»

Директриса подняла на Олю глаза и казенно улыбнулась.

— Садитесь, пожалуйста. Вы, я полагаю, по поводу кровельщиков? Говорила, говорила с начальником РСУ. Обещал новых прислать. Вас это устраивает?

— Когда он их пришлет? Не сегодня-завтра протечет потолок.

— Собственно говоря, что вы обо всем этом так печетесь? Вам никаких нервов не хватит.

— Могут погибнуть инструменты.