Полуночное танго

— Вижу, ты привык засиживаться по вечерам, — сказал она, кивнув на стол, где лежала пачка чистой бумаги. — Здесь наверняка хорошо работается. Желаю вдохновения.

Алена плотно прикрыла за собой дверь.

«Мне следует с ней объясниться, — думал Плетнев, выйдя на крыльцо покурить. — Как нам дальше жить вместе? Неужели она сумеет закрыть на все глаза?»

Конечно, их с Аленой связывают пятнадцать лет совместной жизни. Плюс общие интересы, то есть его творчество. А главное — Светка. Их не по годам развитая, болезненная Светка, обидчивая, тонкокожая, скрытная, а временами распахнутая душой… Тот, кто считает, будто от прошлого можно отмежеваться раз и навсегда, опасно заблуждается. Наступит день — и прошлое непременно даст о себе знать.

Ничто не проходит зря…

Он осторожно спустился по ступенькам и направился к дому Царьковых.

Волчок молча обнюхал его ноги и отошел к своей будке, даже не вильнув хвостом. Дверь оказалась запертой. Он постучал. С минуту выждав, подошел к окну Лизиной комнаты. Их с Лизой комнаты. Оно было закрыто и задернуто занавеской. Он сначала тихонько, потом настойчивей побарабанил пальцами по стеклу. Он слышал, как в доме мяукнула кошка.

Плетнев обошел вокруг дома, снова поднялся на крыльцо. Только теперь его окончательно свыкнувшиеся с темнотой глаза различили замок на двери.

Он вышел через нижнюю калитку к реке, продравшись через заросли репьев, набрел на широкую накатанную тропинку, ведущую к дороге в райцентр. К тому времени, как он дошел до старого коровника, из-за острова выкатилась кособокая луна, выхватив из темноты островки прибрежных тополей.

Он остановился возле того обрыва, где впервые прижал к себе Лизу, просто так, как прижимают испуганных детей родители. Он не подозревал о том, что это случайное объятие повлечет за собой другие… Судьба случайно сблизила их. И так же друг от друга отдалила. Все будто бы стало на свои прежние места. Будто бы…

На рассвете он искупался в реке. Вода была теплой и отдавала горьковатым привкусом ила. В небе еще дрожали ночные звезды, но их постепенно гасили лучи уже показавшегося из-за горизонта солнца. И только над лесом еще долго мерцала зеленоватая звезда.

Когда он поднимался к гостинице, в темных окнах дома Царьковых отражались солнечные лучи.

* * *

Он снова слышал сквозь сон мерное потюкивание железа о землю, снова испытывал блаженное предвкушение длинного летнего дня с его запахами нагретого на солнце укропа, медовой горчинки цветущей полыни. В детстве он спал летом на железной койке в саду под яблоней-кислицей. Вот так же, сквозь сон, вслушивался в монотонный разговор тяпки с твердой от зноя и засухи землей — мать, прежде чем уйти на ферму, трудилась в огороде.

Сейчас он заново переживал все эти ощущения, блуждая тропинками сладкого утреннего сна. Вчерашнее прошлое растворилось в неведомом мраке, уступив место прошлому давнишнему, пахнущему невозвратным станичным детством.

— Доброго утречка, — услышал он приглушенный стенкой визгливый голос Саранчихи. — Как спалось на новом месте?

— Изумительно! — отозвался бодрый Аленин голос. — Здесь воздух чистый и густой, как крепкий свежий чай. И пахнет целебными степными травами. У вас, я думаю, сплошь долгожители.

— Ага, кабы их на тот свет жадность раньше времени не отправляла. — Саранчиха доверительно понизила голос. — Мне Федор наказывал никому про это дело не говорить, да все равно к обеду вся станица знать будет… Да вы в тенек зайдите, под сливу, — посоветовала она Алене. — Солнце у нас злое — враз волдырями покроетесь. Ага, Федор мой с утра в райцентр пошел, в амбулаторию. Всю ночь с зубом промаялся и мне спать не дал. Вот я его чуть свет и погнала в райцентр. Сама еще кролям травы накосить не успела, а уже гляжу, он назад бежит. Белый весь как простыня. «Ну знаешь, бабка, и зуб враз болеть перестал. Я, значит, это, в амбулаторию захожу, а ее навстречу мне на носилках к санитарной машине несут…»

Под окном забил крыльями и загорланил во всю мочь петух, и Плетнев приподнялся на локтях, чтобы лучше слышать Саранчиху.

— Тетка Нюся, санитарка в больнице, рассказала Федору, что на рассвете к дебаркадеру самоходка пристала и капитан начальника милиции прямо с кровати поднял. На них возле Боголюбова хутора моторка ночью налетела. Это, считай, пятьдесят километров вверх по реке. Матрос-рулевой, когда стукнулись, не понял, что случилось, а потом слышит, будто крикнул кто-то. Не то «прости», не то «спаси» — не разобрал он. Они лодку с фонарем спустили, а она за край моторки вцепилась руками, насилу разжали. И лицо все кровью залитое.

— Да кто — она? — не выдержала Алена.

В это время петух, раздосадованный, видно, нестройным ответом своих собратьев, громче и старательней повторил свою замысловатую ариетту, и Плетнев не расслышал ответа Саранчихи. Но он знал его. Еще в самом начале ее рассказа.