Полуночное солнце

Бен едва не задохнулся от смеха и ужаснулся сам себе. Он не посмел обернуться, но улыбнулся Доминику, когда они проходили мимо рядов складных сидений в актовом зале. Пока мистер О’Тул громогласно читал молитвы перед залом, полным детей, а учителя с мольбой поглядывали на них, Бен больше не чувствовал себя одиноким. В классе он даже поднял руку, когда мистер Болгер задал вопрос, и отметил, что ладони у него больше не потеют.

Он был рад, что тетушка не спросила, с чего это он так доволен собой, – похоже, ей было достаточно самого факта. Ночью он никак не мог заснуть от предвкушения, словно был канун Рождества. Возможно, скоро он узнает, кого повстречал Эдвард Стерлинг за время своего последнего исследования и что они ему поведали. Но когда Бен торопливо вошел в школьный двор, даже не дожидаясь, пока тетушка скроется из виду, Доминик развел пустыми руками.

– Мой отец рассмеялся.

– В смысле?

– Он велел передать, жаль, что у тебя нет этой книги, он дал бы тебе за нее годовой запас карманных денег. Он позвонил своему другу, который торгует антикварными книгами, и тот сказал, что за всю жизнь не встречал ни единого экземпляра. С тем же успехом можно искать прошлогодний снег, так сказал мой отец.

Глава пятая

Зато у Бена появился в школе настоящий друг, чего никогда не бывало в Старгрейве. Тетушка позволяла ему оставаться у Доминика дома, куда заходила за ним, возвращаясь с работы в налоговой инспекции. Должно быть, она была довольна, что больше не приходится работать в обеденный перерыв и что у него в Норидже появился кто-то, кроме нее. Родители Доминика одобрили Бена, а вот ему понадобилось время, чтобы привыкнуть к ним. Миссис Миллиган то и дело предлагала ему перекусить без всякой системы, наверное, потому что мистер Миллиган находился в вечном движении: даже во время обеда он мог схватить книгу с буфета, со стула, с дюжины других предметов мебели, которыми были набиты комнаты маленького дома, и, расхаживая взад-вперед, словно актер на репетиции, принимался читать вслух.

– Вы только послушайте, – начинал он, поднимая к потолку широкое лицо и прикрывая глаза под кустистыми рыжими бровями. Он как будто не читал, а нюхал страницы, пока у матери Доминика не лопалось терпение, и она не набрасывалась на него, словно терьер на добычу: понадежнее упираясь в пол короткими ногами, она всем телом толкала мужа к столу, наклонив голову так, что подбородок сливался с крепкой шеей.

– Их мозгам пища нужна не меньше, чем их утробам, – слабо протестовал он, пока жена изымала книгу, ворчливо приговаривая:

– Не прививай детям свои манеры.

Когда Бен впервые пришел в книжный магазин Миллигана, он увидел, как тучный мужчина с портфелем, переваливаясь с ноги на ногу и спотыкаясь о булыжники, удирает от магазина, словно испуганный пингвин, а мистер Миллиган кричит ему вслед:

– Задержите этого человека, он зарабатывает неправедным трудом! Где полиция? А ну-ка покажи им ту страницу, которую ты не хотел, чтобы я читал вслух, – загромыхал он, и коммивояжер перешел на неуклюжий бег. – Вот, никакого уважения ни к книгам, ни к людям, – сказал мистер Миллиган Бену, впуская его в магазин. – Можешь читать все, что способен осилить, при условии, если у тебя чистые руки.

Так Бен провел почти все лето. Он прочел все мифы, все легенды и фантастические истории, какие сумел найти, частично из-за того, что тетушка не одобрила бы, а еще кое-что из научной фантастики, которой увлекался Доминик, и научная фантастика потянула за собой книги по астрономии. Исследования пространства и времени, фотографии далеких звезд и светящихся точек, о которых было доподлинно известно, что это скопления тысяч звезд, наполняли его благоговейным трепетом, граничившим с восторженным страхом. По временам он даже бывал рад, когда миссис Миллиган спасала его от размышлений, принося из дома миску хлопьев или сэндвич с омлетом. На мистера Миллигана тоже можно было положиться в этом смысле: он то зачитывал вслух какой-нибудь отрывок перспективным клиентам, то пытался отговорить покупателей заказывать книги, которые лично он не одобрял, то выуживал из их памяти имена авторов и названия, – все это в такие моменты, когда мысли Бена принимали уж слишком мрачный и темный характер.

Однако по вечерам в постели отвлекать его было некому, особенно с началом осеннего триместра, когда с каждым днем смеркалось все раньше. Уже скоро в воздухе стала ощущаться осенняя прохлада, и ему казалось, что лето не смогло предотвратить ее наступление, как дневной свет не может сдержать натиск ночи. Ночи все удлинялись, и у него было такое чувство, что темнота разрастается. Он не понимал, почему его так тревожат усиливающийся холод и темнота, он даже не был уверен, что ежевечерняя молитва перед фотографией семьи сильно помогает. Каждый вечер отражение неба в зеркале туалетного столика, на котором стояла фотография, делалось все темнее. Один раз ему показалось, что небо вовсе исчезло, не сумев сдержать наступление звездной пустоты, и тогда он молился изо всех сил.