Полтавское сражение. И грянул бой

— Плохо расслышал? — хохотнул Галаган, расстегивая нижнюю пуговицу кунтуша и отбрасывая его полы в стороны. — Немудрено — я еще об этом не сказал. Но сейчас это сделаю. Помнишь, я тебе о казачьем побратимстве говорил? Так вот, было у меня за всю жизнь на Сечи и Гетманщине всего пять другов-побратимов, трое сложили головы в боях на турецкой и крымской земле еще в бытность мою сечевым кошевым и полковником, а двое — совсем недавно. Одного ты наверняка знаешь — комендант Батуринского замка полковник Чечель, о втором вряд ли — мой бывший сечевой куренной, а потом сотник-реестровик Филимон Сметана.

— Филимон Сметана? Отчего не знаю — слышал о таком, уж больно у него фамилия... запоминающаяся. Тот, что был послан на Сечь с грамотой князя Меншикова и которого запорожцы утопили?

— Он самый, — нахмурился Галаган. — Только Сметана его не фамилия, а призвысько [92], как водится на Сечи. Его батько дюже любил вареники со сметаной, и сыновьям на Запорожье дали призвысько: старшему — Вареник, младшему — Сметана. Но дело не в этом, а в том, о чем ты сказал, князь Григорий, — он действительно был царским посланцем на Сечь, и запорожцы его утопили. Утопили, как шелудивое щеня — камень на шею и в омут. Казак может погибнуть в бою, сложить голову на плахе, но позорно расстаться с жизнью с каменюкой на шее — это бесчестье для него и побратимов. — Галаган скрипнул зубами, зло раздул ноздри, прошипел: — Но его каты забыли, что у Филимона остался в живых последний побратим — Гнат Галаган. А казаки не скулят по побратимам, они за них мстят... жестоко мстят. Это я и собираюсь сделать. Причем не откладывая на завтра, а уже сегодня, сейчас. А для этого мне никак не обойтись без твоей помощи, друже-князь.

— Ты намерен мстить запорожцам? — удивился Волконский. — Понимаю твои чувства, но полагаю, что ты припозднился. На Сечь в конце апреля отправлен с карательной экспедицией полковник Яковлев, которому предписано покарать бунтовщиков по заслугам и сравнять с землей и водой их разбойничий вертеп. У Яковлева булавинцы сгубили родного брата-офицера, посему жалости и пощады от него смутьяны пусть не ждут. Так что полковник одновременно отомстит за своего брата и твоего побратима, тем более что Сметану из Каменного Затона с грамотой князя Меншикова отправлял он.

— Отомстит? Какой-то полковник Яковлев собирается сравнять с землей Сечь и покарать сечевиков? Не смеши, князь Григорий, мне сейчас не до этого. Твой полковник вернется из похода ни с чем, ежели вообще вернется, а мой побратим Филимон останется неотомщенным, чего я себе никогда не прощу.

— У Яковлева свыше шести тысяч штыков и сабель, сильная артиллерия, вдобавок он получит подкрепление из крепостиц на речке Самаре. А сечевиков, как сообщают дозорцы гетмана Скоропадского, не больше тысячи. Яковлев — опытный боевой офицер, при подобном превосходстве в силах он без особого труда исполнит полученный приказ и отучит гультяев-сечевиков поднимать оружие против Москвы.

— Ничего полковник не исполнит даже при десятикратном превосходстве в силах, — уверенно заявил Галаган. — Не ведаю, какой он вояка, а вот его противника, наказного кошевого Богуша, знаю не с чужих слов, а лично. Любой царский полковник против него слаб умишком будет, а боевого опыта у Богуша — выше макушки. А ежели учесть, что сейчас на Запорожье томится без дела немало бывалых, отчаянных старшин, что не пожелали лить братскую казачью кровь ни под русским стягом Скоропадского, ни под шведским знаменем Мазепы с Гордиенко, но которые все, как один, обязательно встанут на защиту неньки-Сечи, Яковлев обломает зубы о Запорожье и уползет восвояси в Киев, как побитое цуценя. Ты, князь Григорий, знакомый с Украиной лучше прочих царских начальных людей, слышал, чтобы какой-либо недруг хоть раз захватывал Сечь?

— Такого слышать не приходилось, хотя знаю, что на нее хаживали походами и поляки, и турки с татарами. Да и мы, россияне — чего греха таить! — тоже не всегда были ее друзьями.

— Никто еще не брал Сечь и не возьмет, поскольку сила против нее бесполезна — казачью силу не пересилит никакая другая сила. Сечь можно и нужно брать только одним оружием — хитростью, а чтобы это оружие сработало и не дало осечки, следует добре знать самих запорожцев, их обычаи и способы ведения войны. Ничего этого не знает царский полковник Яковлев, зато со всем этим прекрасно знаком бывший сечевой кошевой Галаган, от которого на Сечи нет ни одного секрета. Поэтому не число штыков и пушек у царского полковника Яковлева, а хитрость казачьего полковника Галагана сыграют решающее значение в деле наказания сечевиков и за гибель его побратима Филимона Сметаны, и за их измену русскому царю.