Полтавское сражение. И грянул бой

Русская флотилия первой открыла пушечный огонь. Однако канониры, не имеющие опыта стрельбы с раскачивавшихся на волнах палуб, не могли наводить орудия точно в цель, и результаты их пальбы были плачевными. Правда, русские ядра и бомбы падали так густо, что две лодки получили случайные попадания и затонули, а очутившиеся в воде казаки были подобраны другими лодками. Запорожцы не отвечали на неприятельскую стрельбу ни единым выстрелом ни из мушкетов, ни из фальконетов.

Чайка с атаманом на носу стремительно приближалась к флагману русской флотилии, заходя к его левому борту, лодки, рассредоточившись в стайки по три-четыре суденышка, атаковали остальные суда первой линии флотилии, предварительно стеганув по их палубам снопами картечи из фальконетов.

Чайка ловко увернулась от русского судна, пытавшегося преградить ей дорогу к своему флагману, оказалась почти борт о борт с ним. Атаман что-то скомандовал, и большинство казаков перестали грести, а оставшиеся на веслах лишь удерживали чайку рядом с русским флагманом, не отставая и не опережая его.

— У Недоли три десятка сабель, а у полковника Урна шестьдесят штыков, — сказал Яковлев. — Сейчас он покажет бунтовщикам кузькину мать.

— Казацкие сабли пойдут в дело после мушкетов и пистолетов, — ответил Кандыба. — А для боя на воде каждый сечевик имеет, помимо всегдашних при себе четырех пистолетов, два мушкета, причем огонь из них ведут лучшие стрелки, а другие их перезаряжают и подают им. Скажу честно, мне не очень хотелось бы оказаться на месте полковника Урна и его солдат.

Борт чайки был всего на два-три локтя ниже вражеского, расстояние между ними не превышало шести-семи шагов, и лучших условий для абордажа нельзя было представить. Атаман взмахнул саблей, и у противоположного русскому флагману борта чайки поднялся в полный рост десяток казаков с мушкетами у плеча. Казачий залп — и несколько спешивших к чайке солдат рухнули на палубу, а стрелки, бросив разряженные мушкеты под ноги, схватили с лавок новые. Прозвучал второй залп, третий, четвертый — казачьи пули поражали на вражеском судне всех, кто пытался появиться из-за укрытия или произвести ответный прицельный выстрел.

Атаман снова взмахнул саблей, и на чужой борт легла абордажная лестница с острыми крючьями на конце, а стрелки участили огонь, пустив в ход и пистолеты.

— Слава! — и атаман — сабля в зубах и по пистолету в каждой руке — первым ринулся по абордажной лестнице на палубу флагмана и спрыгнул на нее.

— Слава! — и вслед за ним на палубу посыпались другие сечевики, в том числе прекратившие вести огонь стрелки.

Не опасаясь больше пуль, навстречу им спешили русские солдаты со штыками наперевес, впереди них были полковник Урн с двумя офицерами. Выставив шпагу, полковник бросился на атамана, и тот принял вызов, а солдаты и казаки расступились в стороны, давая им место для поединка.

Сабля и шпага сперва схлестнулись в воздухе, затем сабля отвела вбок направленный в грудь ее хозяина колющей удар, после этого шпага приняла на себя сабельный клинок, остановив его у шеи своего владельца. Полковник по праву слыл опытным фехтовальщиком, его шпага была длиннее сабли, однако атаман был не менее искусен во владении холодным оружием, а то, что он был бос, позволяло ему чувствовать себя свободнее и увереннее противника в тяжелых, скользивших по мокрой, раскачивавшейся палубе ботфортах.

Уклоняясь от очередного вражеского удара, Урн слишком резко качнул корпус вправо, его ноги разъехались в небольшой лужице. Пытаясь сохранить равновесие, он потерял всего какой-то миг, но этого оказалось достаточно, чтобы атаман, перебросив саблю в левую руку, коротким прямым ударом пронзил его руку выше локтевого сгиба. Полковник едва успел перехватить эфес другой рукой, как сабля с силой опустилась ему на плечо, и атаман с «потягом» рванул ее на себя, разваливая врага до пояса надвое.

— Слава! — и казаки ринулись в рукопашный бой.

Выругавшись, Яковлев опустил подзорную трубу, раздраженный, какое-то время не наблюдал за продолжавшимся на Днепре сражением. Когда он вновь приложил трубу к глазам, его взору предстала удручающая картина. На реке горели несколько русских судов, три из них, объятые вовсю пламенем и, видимо, покинутые людьми, плыли по течению, на остальных команды и солдаты боролись с огнем и вылавливали из воды товарищей. Запорожские лодки, выстроившись по-прежнему тремя отрядами, прикрывали вход в Сечь, возглавляла их чайка, на носу которой все так же возвышался атаман Недоля.

— Одиннадцать, — прозвучал голос Кандыбы.

— Что значит «одиннадцать»? — не понял Яковлев.

— Потеряны одиннадцать судов, — пояснил Кандыба. — Почти вся первая линия.

— Почти, да не вся, — возразил Яковлев. — На всю у бунтовщиков силенок не хватило. Наскочили, куснули, по своему разбойничьему обыкновению, и убрались восвояси, покуда жареным не запахло. Их любимая повадка.