Полтавское сражение. И грянул бой

Перед ним был достойный противник — даже внезапное появление в тылу отряда Гордиенко не вызвало в рядах русских паники или сумятицы. Тотчас прекратив переправу, все батальоны выстроились в каре, а четыре орудия на этом берегу, прежде направленные на казаков Нестулея и Налегая, мигом были развернуты стволами в сторону отряда Гордиенко. Прижатые к реке, лишенные маневра, отрезанные от степи русские готовы были принять бой. Что ж, он будет последним в их жизни!

Гордиенко огляделся по сторонам. Казаки его отряда покинули овраг и растянулись широкой лавой, охватив полукольцом и опустевшую переправу, и расположившуюся подле сгоревшего мостка-кладки батарею, и оба пехотных каре справа и слева от нее. А на противоположном берегу речушки, схлынув с холмов, казаки Нестулея и Налегая тоже выстроились лавой, и порывы ветра доносили оттуда протяжное казачье «Слава!».

Повернувшись в седле, Гордиенко оказался лицом к лицу с четырьмя сотниками своего отряда.

— Друже Фрол, — обратился он к казаку с окладистой рыжей бородой и в донской одежде, — тебе брать батарею. Ты, друже Иван, — посмотрел он на сотника в казачьей шапке и жупане, но в русских солдатских сапогах и с драгунским палашом в руке, — ударишь по пехоте в лоб. Вам, братчики, — перевел он взгляд на двух других сотников, — надлежит атаковать ворога вдоль берега с флангов. С Богом...

Гордиенко сознательно бросил на самые опасные участки — в лоб на батарею и на широкие стороны прямоугольников пехотных каре — двести донских казаков-булавинцев и около трехсот русских солдат-дезертиров из бывших драгун. Клянете с пеной изо рта царя-антихриста, велевшего своим воеводам на Дону бить казаков кнутами, резать им губы и носы, вешать на деревьях их младенцев и сильничать девок, жечь церкви и часовни? Докажите свою ненависть не криками в шинке или на майдане, а под жерлами царских пушек! Возмущаетесь жесточайшей муштрой в русской армии, издевательством офицеров-иноземцев, а услышав фамилию «Кэмпбел», закатываете в бешенстве глаза и грозитесь разорвать его на клочки голыми руками? Рвите, но вначале пробейтесь к нему и офицерам-иноземцам сквозь ружейный огонь и частокол штыков! Захватите батарею, вырубите каре — и только тогда Константин поставит вас в один ряд со своими сечевиками.

Лава развернулась для атаки всего в пяти-шести сотнях шагов от противника, но покуда покрыла это расстояние по напоенной водой, засасывающей лошадиные копыта земле, русская батарея успела дать по донцам два залпа, а пехотинцы трижды разрядить по бывшим драгунам мушкеты. Однако это не остановило атакующих — устлав степь перед речушкой человеческими и лошадиными трупами, они достигли батареи и обоих каре и вместе с подоспевшими с флангов сечевиками вступили с противником в ближний бой. Такая же рукопашная схватка закипала и на другом берегу речушки, где в русские каре врубились казаки Нестулея и Налегая.

Следя за боем, вслушиваясь в его звуки, Гордиенко чувствовал, как покидали душу тревога и напряженность последних дней, исчезали терзавшие его чувства неопределенности и недовольства собой. На смену всему этому приходило ощущение облегченности, а мысли обретали обычно присущую ему четкую направленность. Сегодня положен конец его сомнениям и сделан бесповоротный выбор между царем Петром и королем Карлом. Отныне у него один путь — путь борьбы с Московией!

А ведь каких душевных мук стоило ему решение не пустить раду в Запорожье на самотек, чтобы выполнять затем ее приговор, сняв с себя ответственность за любые грядущие события! А во сколько седых волос обошлось ему принятие плана внезапным сильным ударом уничтожить отряд бригадира Кэмпбела, став в глазах царя Петра не меньшим злодеем, нежели гетман Мазепа, и не рассчитывая в дальнейшем на пощаду! А кто сочтет бессонные ночи, когда он пытался постичь, что происходит с Запорожьем в последнее время, почему нет среди казаков былого единства, отчего он, первый среди старшин, больше тяготеет сегодня сердцем к сечевой голытьбе-босоте, а не к ним?

Долго ломал он голову над этими вопросами, и с болью в душе вынужден был признать, что Сечь уже не та, что была при ее основателях и даже несколько десятков лет назад, причем изменилась она совсем не в лучшую сторону. Минули времена, когда под булаву кошевого собирались те, кому дороже всего на свете была воля и кто пуще всех благ мира ценил честь и воинскую доблесть, а землепашество, торговля считались уделом подневольных людей и позором для степного лыцаря-сечевика и занятие ими каралось смертью. Воля, всеобщая выборность власти, боевое братство — вот что объединяло слетавшихся на Сечь удальцов с Украины, России, Польши, Литвы, Дуная, Балкан, делая ее для них родным домом, который они защищали, не щадя жизни, от любого врага, будь им султан-мусульманин, король-католик или православный царь.