Полтавская битва

— Воины! — разрывая украинский воздух своим величественно царским голосом, воскликнул Петр. — Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за Государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за Православную нашу веру и Церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказывали. Имейте в сражении пред очами вашими правду и Бога, поборающего по вас. А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего.

Секунда тишины и… громогласное «Ур-р-ра-а!!!» — стало ответом русскому царю.

— С Богом, — царь обнял и поцеловал своего верного князя.

— С Богом, мин херц, — и яростный огонек блеснул в глазах азартного и верного Алексашки, как его по молодости звал молодой царь, которого и самого тогда кликали не иначе как Петруша.

— На рожон не лезь, — погрозил царь князю.

— Как можно, мин херц! — Меньшиков развернул коня и, пришпорив, рысью — к своим драгунам.

С этой минуты каждый генерал, каждый солдат был на своей отведенной ему позиции, и был готов к бою.

А бой уже шел.

Первые два редута, что русские возвели за последнюю перед самым боем ночь, не были достроены. Как волшебные руины выросли они перед шведской линией. Рассеялся утренний туман и…

— Стоять! — возопили шведские капралы. Шведы остановились. Да, они знали о редутах, но эти, что выползли на них из тумана… эти — стали сюрпризом.

— Ружья к бою! — команда, — цельсь! — шведские фузеи и мушкеты уставились на русские пушки. — Пли! — ушеразрывающий рваный залп, — пики, штыки к бою! Вперё-ёд!..

Не достроены были редуты… славной смертью пали их защитники. Быстро пал первый редут, а за ним и второй. Лютым зверем казался швед в своей атаке — неумолимым зверем. Пугал швед своим натиском, ловок был, силен швед. И точно у него семь жизней, а не одна, бросался грудью на русский штык, вырывал штык из груди и втыкал в грудь врага, и рвался дальше и дальше. Ни ядра, ни пули — ни что не пугало этого северного солдата. Но и русский солдат оказался под стать врагу. Не увидел швед русской спины. Плачь и скрежет зубов — вот что заглушало пушки и фузей. Боль и ярость вот что царило на первых двух редутах. Красно-синее месиво — точно кололо, резало и грызло само себя.

Но не видно стало красных мундиров, смешались они с кровью и землею. И шведские сапоги, топча их, бежали к третьему редуту. Да, скор был этот бой. Скор и страшен.

— Ё-хо! — измазанный русской кровью, счастливый от крови и гари, бил в барабан маленький барабанщик! — Вперед мои братья, бейте московитов! — кричал маленький рот и брызгала черная от грязи слюна сквозь белые детские зубки. И бил и бил в барабан маленький барабанщик. И топтал своими маленькими сапогами мертвые русские тела. Позади — взятые редуты, впереди еще, но… разве что остановит теперь шведов, когда они рвутся вперед как ангелы смерти!

Солнце палит, хоть утро, но жар такой, что фузеи и мушкеты кипят в руках. Третий редут!

— Вперё-ёд! — кричат капралы.

И солдаты молча, стиснув зубы, бегут к земляной насыпи третьего редута. Молчалив швед в атаке, не кричит, не подбадривает себя криком — трусы подбадривают себя, так уверены шведы, и потому бьются без звука — лишь хрип и рык, и… стон — невольный, предсмертный. — Хр-р-р…хра-а… куски синих сюртуков красными брызгами взлетают к небу. Еще взрыв и еще. И падают пробитые картечью и разорванные ядрами шведские солдаты. Но что это за люди! Нет ног и оторвана рука, а ползет швед к редуту, ползет с одной мыслью — взять редут!

— Вперед мои братья! — бьет в барабан маленький барабанщик, — вперед! Но как пустая бочка разбивается о стену, так и шведские атаки разбивались и отскакивали от неприступного третьего редута. Не взять им редут. Все 8 тысяч лягут, а не возьмут редут. Потому что нет ни осадных пушек, ни осадных лестниц. Не сказал Господь Карлу взять осадные лестницы. А карабкаться через ров и колья на трехметровую насыпь бьющую картечью — нет, на такое не способен даже шведский солдат. Первые два редута были не достроены, потому и насыпь там была не высока, и ров не глубок, а местами ни насыпи, ни рва и вовсе не было. А третий редут — настоящий редут — крепость! Не взять ее с наскока, никак не взять. Падают шведы, валятся, прострелянные и заколотые с насыпи. И час длится эта бойня. И уже каждому шведу понятно, что это верная смерть.

— Отступить! — впервые шведы слышат такой приказ, и отступают.

Перегруппировалась линия. Разделилась на два отряда. Один, в две тысяч, обойдет редуты слева, вдоль леса, а другой отряд в шесть тысяч — справа, где лесистый овраг. И когда обойдут отряды редуты, соединятся, и вместе, по чистому полю, рванут в свою славную штыковую атаку на московитов. А конница, давно ускакавшая вперед, наверняка уже, вместе с валахами, колет московитских драгун.