Полтава

С вала одновременно выстрелило несколько рушниц. Под одним мазепинцем вздрогнул и свалился конь. Задёргались копыта с блестящими подковами, порозовел синеватый снег. Изменник вывернулся из седла и побежал, ухватившись за стремя товарища обеими руками и припадая на одну ногу.

   — С такими мира не жди, — сказал рыжий есаул. — Вишь, Зеньков недолго продержался... А такие там погреба!

   — А со шведами будет мир? — снова привязались к есаулу.

Тот выставил руки со скрюченными от холода пальцами в рыжей грязной шерсти.

   — Тю на вас! — возмутился он. — Что я, возом вас зацепил? И со шведами не будет.

   — То-то же. Возом... Если бы возом.

Ободранный хлоп — на кожухе рак не удержится —

мудрил вслух:

   — Может, брешут? Может, и не помышляет король идти сюда? Пугают... Почему бы в первый день не послать на приступ?

   — Придёт, дядько, — был уверен и уже спокоен Степан. — Только придёт настричь шерсти, а уйдёт сам стриженый, как говорит вон тот человек.

Чернявый солдат с коротенькими усиками под красным носом с готовностью приблизился, заслышав речь о себе:

   — А чаво, гаспада казаки... Не страшна... Послушайте, что у нас было...

Степан слушал солдатов рассказ и радовался, уверенный, что после предстоящего боя будет о чём договорить с дедом в недалёком отсюда Чернодубе. Теперь дедова сабля получит настоящую работу. Не сдадут врагу крепости. Не пропустят его на север, где царская армия не успела подготовиться к отпору... А дедова сабля и так поработала, но до сих пор все схватки получались коротенькие: Денисова сотня большей частью быстрым импетом наскакивала на обозы, на партии интендантов да фуражиров. Ну, рубанёшь одного-другого — и ходу. А теперь...

— Если так, — развеселясь от солдатской шутки, почёсывали затылки хлопы, — то придётся готовиться. Эх, рушницу бы каждому...

Ночью Веприк не смыкал глаз. Везде — огни. На укрытых инеем деревьях тени голов, рук, оружия — никто не выпускает его из рук ни на минуту. На валах клёкот смолы и бульканье вскипающей воды. Будто муравьи, цепляются люди за тяжёлые брёвна, втаскивая их на высокие места и складывая так, чтобы и одному человеку было под силу сбросить тяжесть на проклятые головы захватчиков. К пушкам сносят лозовые корзины с чёрными чугунными ядрами, подкатывают пузатые бочки с порохом, присыпают их пока снегом, но устраивают всё так, чтобы всё было под рукою и всего было в достатке, поскольку приготовленного загодя могло и не хватить. Всё, что есть в городе из воинских припасов, доставлено сюда.

Комендант — на валу. Он слушал донесения, уверенно посылал солдат туда, сюда. Возле него — спокойствие.

Петрусь потому и держался поближе к высокому воинскому начальнику, хотя самому ему пришлось побывать во всех уголках крепости. Степан уже несколько раз выстрелил в подозрительные в сумерках тени, невзирая на суровый наказ беречь порох. Может, и перепало бы ему от полковника, но в крепости много горячих голов, тоже постреливали, — разве за всеми уследить есаулам да московским офицерам?

Шведы не отвечали. Пламя в лесу вздымалось выше, чем обычно, однако за снеговыми насыпями шевелились только головы часовых. Правда, накануне с вала заметили большое движение. Шведы снова предложили сдать крепость. Посланные сказали кратко: прибыл король. Привёл главные силы. Прибытие полководца, безусловно, означало штурм.

Костры в лесу погасли перед рассветом. На небе ещё отчётливей проступили колючие звёзды, едва-едва освещая землю, и в том слабом седом сиянии шведское войско неимоверно быстро, как бесчисленная нечистая сила, оставив ночной приют, приблизилось ко рвам и остановилось так близко, что Петрусь, притаясь за горой мешков с землёю, мог различить отдельных людей. Казалось, он видит, как горят глаза наступающих, словно на лицах упырей. Неужели они все до одного водятся с нечистой силой?

Полковнику Фермору солдаты и казаки приносили одинаковые известия: враги охватили всю крепость, окружили её стеною, выставили лестницы.

Лестницы отчётливо видел и Петрусь. Отсветы костров в укреплении облизывали кровавым светом высоких воинов, которые держали сероватые в ночи знамёна.

Полковник Фермор, гордо неся на длинной шее небольшую голову в шапке с пёрышком, отвечал уверенно и громко:

   — Ждут рассвета. Не давайте рубить ворота!

Солдат, сидевший рядом, — это он днём рассказывал о весёлых приключениях, — повторил тревожным скрипучим голосом:

   — Не трусь, братишки. Не трусь, хорошие мои.

Шведы не дождались настоящего рассвета. Взлетела, шипя, зелёная ракета, и какое-то мгновение не было слышно ничего, кроме её шипения. Все вокруг замерли при виде красиво изогнутого зелёного хвоста. А стоило ему ещё сильнее изогнуться — застучали шведские барабаны, вмиг закричали тысячи глоток, о вал ударился сплошной гром голосов.

   — А-а-а-а-а-а!

Крепость ответила в то же мгновение, только звонче, потому что в мужские голоса вплелись и женские, и детские.

   — И-и-и-и-и! Бей!

   — Бей!