Давая такой ответ, я исходил из того факта, что Халид Каркани, находясь постоянно в свите короля, имеет возможность давать то или иное освещение нашим вопросам. Однако Халид явно рассчитывал на большее». В письме, оставленном им для полпреда, Каркани сообщает о том, что он хотел бы «помимо представительства по нашей торговле взять на себя также представительство Совторгфлота. Поистине, аппетит приходит во время еды!» Справедливо полагая, что такой шаг преждевременен, Н. Тюрякулов в письме руководству высказывается в том духе, что «представительство Совторгфлота ни в коем случае не может быть передано от итальянца Лазарини триполитанцу эмигранту Каркани. Имея же в виду его положение при короле, считал бы рациональным использовать Каркани и его компаньона Де Хааса по линии торговли».
Однако польза от Каркани все же была. Уже в ходе данной беседы он рассказал Назиру о Филби. Любая информация об этой персоне, близкой к королевской семье, представляла особую ценность. По словам Каркани, «положение Филби при короле значительно пошатнулось. Король прекрасно понимает ту роль, которая возложена на Филби Лондоном, которую пытается осуществлять в Геджасе. Король властолюбив. Филби же пытается влиять на политику короля, чем приводит последнего в бешенство. В результате этого в последнее время наблюдается стремление короля держаться подальше и держать Филби в стороне. Наряду с этим появление Филби при короле вызвало опасения среди приближенных о возможности потери ими прежнего положения. Последнее обстоятельство также имеет свое значение в отношении ухудшения положения Филби».
Из донесения Н. Тюрякулова в этой связи:
«Филби начал нервничать с появлением Халида при короле. Сам Халид все время держится лояльно по отношению к Филби. Последний, относясь подозрительно к Халиду и расценивая последнего как германофила, усиленно уговаривал Халида принять какой-либо государственный пост. При этом Филби исходил, как полагает сам Халид, из желания столкнуть его, Халида, с остальными руководящими лицами в правительстве или воспользоваться каким-либо его служебным действием для соответствующей акции перед королем». Информация такого рода была крайне важна для формирования советской позиции на переговорах как с саудовским правительством, так и европейскими странами.
Между тем все усилия Назира Тюрякулова, достигнутые благодаря его работе успехи в деле развития советско-саудовской торговли могли быть полностью нивелированы из-за банальной чиновничьей халатности. В связи с опозданием нашего судна с бензином на борту в Хиджазе возникла сложная ситуация. И полпред шлет в Москву встревоженное письмо. «За отсутствием бензина почтовые автомобили прекратили движение. Почта перевозится на ослах. Военные перевозки также прекратились и это обстоятельство вызывает серьезную тревогу гепра. Противоречивая информация хозяйственных органов Москвы, ставя нас, с одной стороны, в ложное положение перед местным правительством, сорвала на время начавшиеся переговоры по общим вопросам, с другой. Благоприятная ситуация, начавшаяся заключением второго августа нефтяной сделки, упускается. Помимо неустойки, которую, быть может, нам удастся устранить, создается впечатление несолидности Москвы».
А ведь буквально перед этим саудовский министр финансов к радости Н. Тюрякулова публично заявил и о заинтересованности своего правительства в советских товарах и длительном кредите. Это открывало перед СССР более широкие возможности для урегулирования вопросов, связанных с подписанием торгово-политического договора с Саудовской Аравией, и ликвидации «исключительного режима» в отношении советской торговли.
«Теперь беседы на эти темы прекратились и геджасцы ни о чем не хотят говорить, кроме как о бензине», — с возмущением пишет полпред. «Геджассцы систематически обращаются к нам с запросом о местонахождении парохода с бензином. В последнее время у нас самих укрепляется недоверчивое отношение к сбивчивым телеграммам Москвы. Телеграммы же Ходорова, отличающиеся своей никчемностью и преследующие единственную цель — застраховать себя на случай расследования этого дела, вызывают негодование спокойного Юрьева. Возможно, что геджасцы в качестве компенсации за их убытки, происшедшие из-за опоздания парохода, потребуют льгот по части платежей. Сегодня министр финансов потребовал от нас категорического заявления о местонахождении парохода и возможности прохождения им Суэцкого канала. Я объяснил ему причины опоздания парохода, условия, на которых его зафрахтовали, и т. п. В качестве последнего срока я указал на первую неделю октября. Министр как будто бы успокоился». Между тем 29 сентября 1931 года, в день, когда Н. Тюрякулов обращался в Москву, транспорт с бензином только подходил к Стамбулу.