Обмен гонцами летом-осенью 1563 года не привёл к каким-либо позитивным результатам. Сигизмунд в ответ на претензии Ивана заявлял, что его, Ивана, пограничные воеводы сами совершили набег на литовский Лукомль, городок сожгли и «великую шкоду вчинили», да и в других местах вдоль линии соприкосновения не раз переходили рубеж и полон брали, и статки забирали, и к присяге на верность московскому государю приводили. Обвинив Ивана в том, что он не контролирует своих начальных людей, король заявил затем, что было бы неплохо продлить перемирие до весны 1564 года, до Благовещениева дня, то есть до 25 марта. В ответ Иван отписывал в Вильно, что с его стороны никаких нарушений перемирия не было, ибо после взятия Полоцка весь Полоцкий повет — его земли. Потому Жигимонт, брат наш, в тот бы «
Переговоры под занавес 1563 года, в которых приняли участие с литовской стороны прибывшие наконец в Москву великие послы, также не имели успеха. Стороны снова не сошлись во мнении по всем основным вопросам, вызывавшим проблемы в отношениях двух держав: ни по ливонскому, ни по полоцкому. Послы просили у Ивана Грозного продления перемирия ещё на полгода, до лета 1564 года, на что Иван приказал своим переговорщикам ответствовать следующим образом. Литовские послы «
Естественно, сигизмундовы послы отказались рассматривать такой вариант замирения и били челом о выдаче им опасной грамоты и об отпуске их беспрепятственно домой. Их просьба была удовлетворена, грамота была выдана, и послов восвояси отпустили из Москвы 9 января 1564 года. Поскольку разрешить накопившиеся противоречия за столом переговоров не удалось, настал черёд попробовать разрубить клубок проблем мечом, благо он, притупившийся было предыдущей зимой, теперь, спустя год, был наточен.
В Москве ещё за два с лишним столетия до генерала Карла фон Клаузевица усвоили знаменитую максиму о том, что война есть продолжение политики иными средствами. Иван рассматривал возобновление боевых действий как неплохое средство надавить на «партнёра» с тем, чтобы тот принял московскую точку зрения и согласился на предлагаемые условия замирения. И когда в ходе переговоров с великими послами московские бояре 21 декабря 1563 года заявили, что «государь наш, с Божиею волею, вотчину Полотцко взял, так и вперед своего искати хочет, и делом своим длити не хочет, и рать государя нашего готова на конех сидит», то они не отнюдь шутили. Само по себе размещение в Полоцке в феврале 1563 года 10-тысячного гарнизона говорило о том, что столь мощная группировка сил в городе была сосредоточена не просто так. Памятуя о неуступчивости и упорстве литовских дипломатов в отстаивании интересов своего государя, в Москве были готовы пустить эту силу в ход, как только возникнет необходимость. В том же, что она возникнет, в русской столице вряд ли кто сомневался: весь ход переговорного процесса вёл к этому. Видимо, ещё по осени (точная дата принятия этого решения нам, увы, неизвестна) царь указал, а бояре приговорили готовить на всякий случай рать к зимнему походу на Литву для вразумления царского «брата».