Полосатая жизнь Эми Байлер

Когда приносят счет, ситуация коренным образом меняется, и я теряю всю свою власть. Дэниэл хватает чек и не соглашается, чтобы каждый платил за себя. Он протягивает официанту кредитную карточку, отмахивается от меня и произносит какой-то допотопный аргумент типа «Не унижай меня».

– В чем унижение? Мы же друзья, правильно? – У него дергается лицо, и мне трудно сделать вид, что я этого не заметила.

– Да. Конечно. Я просто хочу тебя угостить, вот и все.

Оплатив счет, он берет меня за руку, и на мгновение я начинаю бояться – или надеяться, – что он меня поцелует. Но он просто спрыгивает с табурета и тянет меня за собой из ресторана, чтобы мы успели в театр «Делакорт». Мы прибегаем за три минуты до начала и оказываемся как раз той безответственной парочкой, которая пробирается к месту, когда все остальные – прибывшие вовремя, как взрослые люди, – уже чинно сидят на своих местах. Я внимательно рассматриваю декорации – это абсолютная копия крепости Бельведер, выстроенная прямо за зданием театра в Центральном парке. «Я помню Рим другим», – громко шепчу я Дэниэлу, после чего выключается свет и начинается пьеса.

Изредка мы с Джоном тоже ходили на Шекспира. Это всегда было целое дело – нужно было искать няню, планировать все заранее и нередко пить кофе в антракте, чтобы не уснуть после второго акта. Он обычно покупал билеты в честь дня моего рождения или нашей с ним годовщины – это был подарок мне. Он тихо сидел всю пьесу, и в целом складывалось впечатление, что ему нравится. По дороге домой он говорил: «Было здорово. Нам нужно чаще выбираться в театр», и больше эта тема не поднималась. Мы ходили на «Сон в летнюю ночь», «Ромео и Джульетту» и «Укрощение строптивой», и я всегда была счастлива после наших выходов. Это поистине щедрый дар – когда ты что-то делаешь для другого человека, тратишь много времени и денег, потому что знаешь, что это сделает его счастливым. Джон ни разу не пожаловался и даже не вздохнул, когда Аптекарь произносил свои и без того скучные реплики настолько тихо, что невозможно было ничего расслышать, да еще и немилосердно медленно.

Одним словом – я не в первый раз смотрю Шекспира, но смотреть его с Дэниэлом – это совершенно другое дело. Ужин стал подарком мне, но в театре мы точно не только ради меня. Его удовольствие от просмотра настолько очевидно, что, мне кажется, не будь меня, он бы привел с собой старого вонючего бездомного и насладился пьесой ничуть не меньше. Он сидит на стуле с идеально ровной спиной, не облокачиваясь на спинку, а иногда еще и подается вперед. Перед заслуживающей внимания репликой он толкает меня локтем, и после нее тоже. А в какой-то момент он даже хватается за сердце – прямо как Джулия Робертс в «Красотке».

Когда доходит до антракта и в зале включается свет, он чуть ли не с удивлением замечает, что я сижу рядом, словно я только что здесь материализовалась.

– Ну что, как тебе? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Удивительно, сколько у Брута общего с Гамлетом, да? Можно предположить, что Шекспир пытается бороться со своими демонами, но достаточно чуть больше узнать о его личной жизни, и эта теория рассыпается в прах.

Его энтузиазм заразителен. Пьеса не очень-то динамична: меня впечатлил уровень игры, но при этом я не могла не заметить, что люди, сидящие рядом, ворочались, листали программки и весь последний час тайком смотрели на свои «Apple Watch». Но Дэниэл всего этого не видел – и театр, и актеры существовали сегодня исключительно для него.

– Возможно, это еще одно доказательство того, что писала Энн, а не Уильям.

Дэниэл выдает еще одну латинскую шуточку:

– Что будет, если у Цезаря пропадет мобильная связь в Тоннеле Холланда[74]? Motorolus interruptus![75]

Мы отправляемся на поиски шампанского и обходим театр кругом, беспрестанно обсуждая актерскую игру, декорации и что же это означало, когда Брут сказал:

Представь его яйцом змеи,
Что змеево содержит чадо, —
И в скорлупе убей!

– Во-первых, читать надо вот так, – и Дэниэл декламирует строки пятистопным ямбом.

– Прекрасно. Но кого он здесь имеет в виду? Не змея же должна покончить с собой?

Дэниэл смеется надо мной и признает, что никогда об этом не думал.

– Кто остается в скорлупе после созревания змеиной породы? Рим? Но к тому времени он вполне себе вылупился.

Дэниэл находит текст в Интернете и читает его мне, интонационно выделяя нужные слова, и мы оба понимаем, что все поняли неправильно – Брут говорит, что это мы должны убить змею в скорлупе. Мы оба смеемся и заключаем, что нас стоит лишить лицензий из-за такой вопиющей ошибки. На все это у нас уходит столько времени, что мы слышим звонок и возвращаемся на свои места.