Марио строен и высок. В жизни у него такой же взъерошенный вид, как на фото, и это очаровательно. Как только я вошла в бар и увидела его, мой мозг закричал: «Слишком юн!» Но сев с ним рядом за барной стойкой и углубившись в беседу, я чувствую, что и сама становлюсь моложе. «Так вот что Джон чувствовал с Марикой», – думаю я, когда Марио как бы случайно проводит рукой по моей ноге, и я начинаю трепетать. Мы говорим о музыке. После рождения детей музыка перестала быть важной частью моей жизни, но этого точно нельзя сказать про Марио. Для него она – доминанта. Он с ходу называет каждый трек, который звучит в баре. Я киваю, услышав понравившийся, и говорю: «Это что-то среднее между Talking Heads[71] и Pixies[72]». И оказывается, что это комментарий прямо в точку. Мы подвигаемся ближе и ближе друг к другу. Потом мы отправляемся ужинать, не переставая увлеченно беседовать. Благодаря пиву разговор идет все легче и легче. Марио весьма тщеславен, дерзок и совершенно не боится мира, но при этом отличается милым идеализмом и, очевидно, ищет настоящую любовь.
В конце вечера мы заказываем кальвадос – в честь его недавней поездки в Канны. К нему нам подают шарики мороженого с яблочным крем-фрешем в ракушках из меренги, которые идеально сочетаются друг с другом. Марио рассказывает мне о своей работе. Он химик и работает в некоммерческой организации. Чернила на его кандидатской диссертации еще не высохли, но он уверенно заявляет, что никогда не будет работать на Большую Фирму, что бы ни случилось. Я думаю о том, что в недалеком будущем он влюбится; окажется, что она беременна двойней, и он будет с большой радостью работать на дядю за шестизначную зарплату.
Но вполне вероятен и второй вариант, при котором он разработает принципиально новую систему очистки воды, получит патент и будет проводить отпуска в горах, которые начинаются с буквы К. В любом случае очевидно одно: Марио ищет настоящую подругу, а я в обозримом будущем не смогу ею стать. Он приглашает меня к себе домой, в ответ я его долго и страстно целую, говорю: «Спасибо, что пригласил» – и спешно уезжаю домой.
Рэндал ведет меня в «Амброзию» – ничем не примечательный винный бар в Мидтауне, словно созданный для того, чтобы в нем мужчины встречались с женщинами, убеждались, что они не нравятся друг другу, и возвращались на работу в свои юридические фирмы.
Как только мы садимся, он заказывает пять бокалов разных вин. Я нервно кашляю и предупреждаю, что мне нравятся любые вина стоимостью больше шести долларов за бутылку, поэтому в случае со мной дегустация может оказаться бессмысленной. Он продолжает рассказывать мне про каждое вино, и я удивляюсь тому, насколько разными могут быть пять вин, сделанные в один и тот же год из одного и того же сорта винограда. У меня ощущение, что я получила личный мастер-класс, и когда приносят счет, он берет его и объявляет, что все за счет фирмы. И только теперь он объясняет, что сам работает сомелье в другом винном баре, который, по его словам, «гораздо круче».
Когда урок заканчивается, я не знаю, что делать дальше. Рэндал поразил меня широтой своих знаний о винах, желанием поделиться ими и просто прекрасным внешним видом. При этом он не задал ни единого вопроса обо мне и вообще полностью монополизировал беседу. Если я ему и нравлюсь, то только из-за внешности, которая – даже учитывая преображение – не тянет на десять баллов по нью-йоркским меркам. Мне остается предположить, что я ему не понравилась.
Но потом он спрашивает меня, хочу ли я посмотреть бар, где работает он, потому что «он не хочет, чтобы наше свидание заканчивалось». Я смотрю на него, и каким бы пустым ни было наше общение, сама не хочу, чтобы оно заканчивалось, поэтому я соглашаюсь.