Полный НяпиZдинг

После того, как фонарь найден и включен, хотя бы периодически, время от времени включается — зарядка аккумулятора тоже важная часть игрового этапа, а мы за этим совсем не следим — так вот, после того, как фонарь будет найдет и включен, ронять ящики, бить вазы и наступать на грабли уже не то чтобы вот прямо «нельзя», но так некузяво, что, будем считать, нельзя. Но это уже совсем другая история, и она тоже не о грехе, а просто о мастерстве и ответственности; впрочем тут можно вообще ничего не объяснять, те, кто иногда включает свои фонари, сами все знают.

Творческий кризис — это когда надо наконец закончить технически сложный текст (в том смысле сложный, что какая-то его часть должна быть написана в полусне, и тут очень важно, во-первых, не свалиться со стула, а во-вторых, действительно записать, а не увидеть во сне, будто оно было записано). При этом надо удержать в сознании еще примерно полдюжины таких — начатых и не законченных, чтобы они оставались в состоянии радостного ожидания, потому что когда в начатом и незаконченном тексте угасает огонь — все, о нем лучше забыть на несколько лет (потом, как ни странно, может воскреснуть). И тут звонит телефон, тебя куда-то зовут, обещают золотые горы живой настоящей жизни с друзьями, событиями, кофе и счастливой болтовней, а ты приходишь в неконтролируемую ярость, потому что суки такие разбудили, а у меня еще запланированный контролируемый бред не закончен, что ж вы так. И посылаешь всех так далеко, что они даже совершив кругосветное путешествие, не смогут позволить себе остановиться, и они, конечно, идут, и с ними уходит жизнь, твоя настоящая жизнь с друзьями, событиями и прочим в таком духе, и ты, как невовремя, до темноты разбуженный вампир, ворочаешься в своем трехкомнатном палисандровом гробу, только, в отличие от настоящего тру-вампира, ждешь не возможности отправиться на охоту за чужой кровью, а момента, когда нечто неведомое, невообразимое и настолько любимое, что уже почти ненавистное придет за твоей.

Если бы двадцать лет назад мне сказали, какого рода счастье меня ожидает, мне бы наверное хватило ума сховаться в какой-нибудь погреб; впрочем, не помогло бы, когда за тобой должны прийти и уволочь во тьму, из которой всю жизнь потом придется выбираться, цепляясь за собственноручно, на коленке созданные смыслы, ни в каком погребе не отсидишься, все равно придут и уволокут.

Это был правдивый отчет о так называемом «счастье творчества», которое, на самом деле, просто приговор к пожизненным каторжным работам и условно добровольному (насколько добровольна вампирская жизнь в гробу) отшельничеству. Побег теоретически возможен, но карается полной утратой смысла, поэтому никто никуда не бежит, а только жалуется или хвастается, хотя и то, и другое совершенно не в тему тут.

Теплое и светлое время года — время безусловного торжества живой плотной телесной жизни. Все это цветение, опыление, клеточное деление, плодоношение и прочий половой восторг природы. Вся эта наша свобода от дополнительных хлопот, связанных с выживанием — можно ходить голышом и спать под открытыми небом; понятно, что мы так не делаем, но препятствия тому социальные, а не материальные, тело знает, что в принципе такое возможно, дополнительная страховка ему не нужна, весь мир, следовательно, принадлежит ему, и даже пугающая его (не нас самих, а только тело, предпочитающее видеть, что происходит вокруг) тьма приходит совсем ненадолго. Только что был закат, и — хлоп! — уже опять рассвело.

Поэтому многие из нас так любят лето (я, собственно, тоже). Летом мы ощущаем себя живыми без дополнительных усилий. И иллюзия безопасности среды, на которую так легко ведется наше тело, летом многократно сильней. Летом она общедоступна, эта иллюзия. Не захочешь, а все равно поведешься.

Когда приходят холод и тьма, иллюзии безопасности среды делается кирдык. Окружающий мир демонстрирует нам свою безусловную готовность к умиранию и как бы намекает, что нам тоже неплохо бы взяться за ум и заняться примерно тем же. А мы не хотим! Кто ж такого добровольно захочет — отказаться от торжества жизни. Не психи же мы совсем.

А ведь на самом деле зима — время торжества настоящей подлинной жизни. То есть духа. Когда тело притихло и отползло на кухню есть утешительный суп при искусственном ламповом свете (малый обязательный набор «Иллюзия безопасности, сделай сам», спасибо за него техническому прогрессу), на сцену выходит дух. То есть он никуда с этой сцены не уходил, просто летом труднее было его заметить. Материя торжествует так громко, что других голосов не слышно. А они есть. Они всегда звучат. Просто когда материя испуганно умолкает, у нас появляется шанс услышать другие голоса. В большинстве случаев совсем исчезающий, малый, почти равный своему отсутствию шанс. Но он все равно есть.