Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Идиллия

Прошелъ годъ, и два, и три, какъ Маланька въ дворъ вошла, повыросла, разрумянилась, раздобрла, повыравнялась бабочка, такъ что узнать нельзя. Въ праздникъ уберется – бусы, ленты, платокъ ковровый, выйдетъ на улицу – изо всхъ бабъ баба. И изъ дому то было, да и мужъ гостинцами дарилъ, какъ купчиха какая. Платокъ алый, брови черные, глаза свтлые, лицо румяное, чистое, сарафанъ ситцевый, коты строченые, сама какъ береза блая была, никакой болзни никогда надъ собой не знала. Выйдетъ ли въ хороводъ борша водить – краля; или плясать пойдетъ, – такъ ажъ пятки въ спину влипаютъ – картина. Къ работ тоже очень ловка и сносна стала. Съ граблями ли, съ серпомъ, на барщин ли, дома – никого впередъ не пуститъ, такую ухватку себ взяла, эамучаетъ бабъ всхъ, а домой идетъ – псню запоетъ, помужицки такъ, изъ за рощи слышно, <али пляшетъ передъ хороводомъ>. А домой придетъ – ужинать соберетъ, старух подсобитъ. – Свекоръ съ свекровью не нарадуются, какая молодайка вышла, а мужъ и души не чаялъ. Бывало, ни въ праздникъ, ни въ будни пройти ей не дадутъ; всякой поиграть хочетъ – старики, и т приставали. Со всми смется, только худого ничего не слышно было; однаго мужа любила, такъ то къ нему привыкла, что какъ на недлю ушлетъ его отецъ за ободьями,[27] или что, такъ какъ тоскуетъ <воетъ воетъ, словно по матери родной убивается>; a прідетъ мужъ, и не знаетъ какъ приласкать, не то что прежде – къ себ подойти не пускала, какъ кобылка степная.

– Вишь, по комъ вое, – говоритъ ей разъ сосдъ Никита, – конопатаго чорта то какъ жаля, какого добра не видала, – пошутилъ онъ.

Такъ какъ вскинется на него. Хотлъ онъ было поиграть съ ней – куда.

– Конопатый, да лучше тебя, что ты чистый, а вотъ что теб отъ меня.

Да какъ ткнетъ ему пальцемъ подъ носъ. Оно точно, Евстратъ-то ея конопатый былъ и изъ себя нескладный, длинный, грубой, неразговорчивой мужикъ былъ. Только что здоровъ, противъ него силой другого по деревн не было, и хозяинъ иастоящій былъ. Даромъ что молодой, отецъ его однаго, бывало, за всякими длами посылаетъ. Что я, что Евстратка, все одно, говоритъ. И Евстратка жену еще пуще любить сталъ, только въ одномъ скучалъ, что дтей не было. Бывало и старуха скажетъ:

– Что не рожаешь, буде гулять-то: порадовалась бы, хоть внучку покачала, Маланьюшка, право.

– A разв я бы не рада, – скажетъ, – ужъ и то людей стыдно. Намеднись и то Ризунова изъ церкви съ младенцомъ прошла, молитву принимала; всего второй годъ замужемъ. Такъ у ней небось мужъ дома живетъ.

Извстно, годъ-другой погулять баб не порокъ, ну, а какъ баба то ражая, въ самой пор, a дтей не рожаетъ, и народъ смяться станетъ.

Отъ этаго Малань на третій годъ пуще тошно стало, какъ свекоръ мужа на все лто въ работу за 100 верстъ отдалъ. Сына за 120 р. отдалъ, а работника нанялъ за 32 р. да рукавицы. Хозяину разсчетъ, a баб горе. Взвыла баба, какъ проводила его, какъ будто сердце что чуяло. Какъ по матери родной убивалась.

И псня поется: «Безъ тебя, мой другъ, постеля холодна».

<Дло молодое, жаркое, въ самомъ соку баба, всегда съ народомъ, съ молодыми ребятами на работ съ утра до поздней ночи. Тоже и мясо ла. Тотъ пристаетъ, другой пристаетъ, а мужа черезъ три мсяца жди>. Днемъ смется, смется съ народомъ, a посл ужина схватитъ, сердешная, постель да къ солдатк въ чуланъ. Страшно, – говоритъ, – Настасьюшка, одной. Да еще все просится къ стнк. Все, говоритъ, – чудится, что вотъ вотъ схватитъ кто меня за мои ноженки, потащитъ меня – боюсь страхъ. – A сама не знаетъ, чего боится. И баба кажись не таковская, чтобы побояться чего нибудь.

2.

И прежде приставали къ баб, а какъ мужъ ухалъ, такъ вовсе покою съ утра до вечера давать не стали. Она и сама говорила, что такаго веселья, какъ въ это лто, никогда ей не было. И случаевъ много ей было, коли бы захотла пустяками заниматься. – Придетъ, бывало, съ утра староста повщать, еще зорька занимается; къ другимъ десятскаго пошлетъ, а ужъ къ Дутловымъ самъ зайдетъ, часъ цлой сидитъ, съ бабами шутитъ. Старостой Михей ходилъ, малый молодой, немученый и до бабъ іорникъ бда былъ. Какъ только одну захватитъ, и начнетъ:

– Только прикажи, что хочешь сдлаю, никуда посылать не стану, мужа на оброкъ выхлопочу, платокъ куплю, что велишь, все сдлаю, все могу, только не мучь ты меня.

Такъ ни да, ни нтъ не скажетъ.

– На барщину, – говоритъ, – посылай, мн веселй на міру работать, дома таже работа; платка твоего мн не нужно, мн мужъ привезетъ; на оброкъ мы и такъ не хотимъ, a сдлать ты мн ничего не можешь. Не боюсь тебя, да и все.

Честью просить станетъ:

– Маланьюшка, матушка, вдь много другихъ бабъ, а ни одна не мила.

Обниметъ ее, такъ смется:

– Ладно, ладно, – говоритъ. – Разв можно теперь, хозяинъ придетъ, разв хорошо?

– Такъ когда жъ? съ работы?

– Извстно, съ работы, какь пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала. – А сама на всю избу заливается, хохочетъ.

– А то, моль, разсерчаетъ дюже твоя Марфа то старостиха.