Разъ Кирка передъ вечеромъ стоялъ на вышк. — Вечеръ былъ жаркой и ясной. Ходившія днемъ грозовыя тучки разбирались по горизонту и косые жаркіе лучи жгли лицо и спину казака, миріяды комаровъ носилисъ въ воздух. Все было тихо, особенно звучно раздавались внизу голоса казаковъ. Коричневый Терекъ гд ровно, гд волнистой полосой бжалъ подл кордона. Онъ начиналъ сбывать, и мокрый песокъ, сря, показывался, какъ острова, посередин на отмеляхъ и на берегахъ. — На томъ берегу все было пусто, только до самыхъ горъ вдаль тянулись камыши, прямо напротивъ въ аул ничто не шевелилось. Казалось молодому казаку, что что-то необычайное предвщаетъ эта тишина, что везд бродятъ въ чащ и таятся абреки. — Быстрые глаза его видли далеко, но все было пусто, и какое то томительно-сладкое чувство не то страха, не то ожиданья наполняло его душу. Въ такомъ состояніи мысли о Марьян еще живе приходили ему въ голову. Онъ вспоминалъ свое послднее свиданье, мысленно ласкалъ ее и, вспоминая тогдашній разговоръ и хвастливые рчи Иляса о своихъ побочинахъ, упрекалъ себя въ глупости. Потомъ ему вспоминался разсказъ Ерошки объ отвт старика эсаула, потомъ онъ представлялъ себ новую хату, которую онъ купитъ и покроетъ камышомъ, Марьяну своей женой, садъ, въ которомъ они вмст работаютъ, потомъ походъ и проводы, и слезы Марьяны и........
Шорохъ въ чащ за его спиной развлекъ Кирку; онъ оглянулся. Рыжая собака дяди Ерошки, махая хвостомъ, трещала по тернамъ, отыскивая слдъ. Немного погодя на тропинк показалась и вся колоссальная фигура Ерошки, съ ружьемъ на рук и мшкомъ и кинжаломъ за спиною.
— Здорово дневали, добрые люди! крикнулъ онъ, снимая растрепанную шапчонку и отирая рукой потъ съ краснаго лица.
— Слышь, дядя, какой ястребъ во тутъ летаетъ! отвчалъ одинъ изъ казаковъ, сидвшій на завалин: во тутъ на чинар, какъ вечеръ, такъ и вьется.
Другіе казаки смялись. Ястреба никакого не было, но у казаковъ на кордон въ обыкновеніе и забаву вошло обманывать старика.
— А свиней не видали? спросилъ онъ, узнавъ голосъ шутника.
— Нтъ, не видали.
— Ишь казаки, мимо васъ слдъ прошелъ, презрительно сказалъ Ерошка, а они не видали. —
— Легко ли, свиней смотрть, отвчалъ урядникъ, вышедшій на крыльцо; тутъ абрековъ ловить, а не свиней надо. Что, не слыхалъ ничего ты?
— Нтъ не видалъ. А что чихирь есть? дай испить, измаялся право; я те свжины дамъ, вчера убилъ однаго.
— Слыхали; ладно, заходи. А что же ты абрековъ то не боишься, дядя?
— Эхе! хе! хе! только отвтилъ старикъ, улыбаясь. — Ты скажи, гд слды видалъ? хочу нынче ночку посидть.
— Да вотъ Кирка знаетъ, отвчалъ урядникъ. — Масевъ, ступай на вышку.
Кирка сошелъ съ часовъ и подошелъ къ дяд.
— Ступай на верхній протокъ, сказалъ онъ: тамъ олнь ходитъ, я вчерась стрлилъ, поранилъ, да не нашелъ. —
— Эхъ дуракъ, дуракъ, поранилъ, а не досталъ, сказалъ Ер[ошка]. — За что звря погубилъ? Эхъ ты. — Слышь, продолжалъ старикъ: Хаджи Магоматъ коня приводилъ. Конь важный! Да и проситъ, бестія, 80 монетовъ; гд ихъ возьмешь- то? —
— Эка! Меньше не отдастъ? сказалъ Кирка; а что же онъ сюда не привелъ?
— Да что водить то, вдь не купишь; я такъ и сказалъ, чтобы не водилъ. —
Кирка задумался и помолчалъ. Потомъ, подмигнувъ старику, отвелъ его въ сторону.
— А что у Иляски эсаула былъ? сказалъ [онъ] по-татарски.
— Ведро поставишь? сказалъ Ерошка. — Былъ. И старуха твоя ходила.
— Ну что жъ? нетерпливо спросилъ Кирка.
— А ты думаешь что? Не отдастъ? А?
— Да что же? —
— Полведра поставишь?
— Поставлю. Да что же сказалъ то?
— А то сказалъ, что, пущай молъ парень въ строевые заступитъ, тогда и двку пускай беретъ.
— Право?
— А ты что думалъ? я ему говорилъ, что я старикъ, я бобыль, я домъ Кирк отдамъ, Кирка такой сякой. — За тобой осьмуха. Ну, да ладно. Да ты гд олня-то стрлилъ? Эхъ дуракъ, дуракъ, поранилъ звря и не взялъ. За что? вдь онъ тоже человкъ, какъ и ты. —
— Да пойдемъ съ нами, отвчалъ Кирка, мой чередъ въ секретъ идти, я теб укажу: отъ верхняго протока недалече. —
— Ну ладно, сказалъ старикъ; а я тутъ ястреба покараулю, можетъ Богъ дастъ, у меня и курочка есть. —
Старикъ, крикнувъ на собакъ, чтобы они не шли за нимъ, ползъ опять черезъ терны на поляну къ чинар, а Кирка пошелъ посмотрть свои пружки въ другую сторону, но пружки не занимали его, онъ, размахивая руками, шелъ по тропинк и улыбался самъ себ. — Вернувшись домой, онъ слъ у Терека и заплъ свою любимую псню. Сумерками онъ только вошелъ въ избу поужинать и собраться. Въ секретъ долженъ былъ идти по очереди старый казакъ Евдошка, Илясъ и Кирка. Илясъ и Кирка дождались старика, сидвшаго съ стью подъ чинарой, который вернулся уже темно, не поймавъ ястреба. Вс трое уже темно пошли по валу вдоль Терека на мсто, назначенное для секрета. Пройдя молча и въ темнот шаговъ 500, казаки свернули съ канавы и по чуть замтной тропк въ камышахъ подошли къ самому Тереку. У берега лежала толстая карча и камышъ былъ примятъ. Илясъ и Евдокимъ, разстеливъ бурки, расположились за карчей.
— Пойдемъ, дядя, я теб укажу, гд олня стрлилъ, и слдъ покажу, вотъ тутъ недалече, сказалъ шопотомъ Кирка старику.