21) «Баба!» закричалъ хозяинъ, повсивъ въ рук двухъ фазановъ, и выбравъ однаго пожирне, a похуде отдавъ: «нацди чихирю изъ начатой бочки осьмуху да подай намъ сюда!» — «Лопнетъ, старый чортъ», прокричала баба за дверью, а чихирь принесла и еще рыбы сушеной.
22) Старый охотникъ пошелъ къ хозяину въ хату, Марьянка привстала, хотела сказать ему что то, но опять закраснлась и, прочь отвернувшись, быстрой походкой пошла прочь отъ дому на уголъ, гд двки и парни собравшись стояли и звонко смялись.
23) Гирчикъ былъ крестный отецъ и няня (другъ) ея казака, Терешки Урвана, она про него хотла поговорить съ старикомъ и спросить, далъ ли онъ ладонку отъ чеченскихъ пуль, которую общалъ Терешк, но было досадно за что то на всхъ и она говорить не захотла.
24) Гирчикъ вошелъ въ избу, помолился и слъ съ старикомъ Ильей за столь, на который поставила баба деревянную чашу алаго чихиря и на доск сушеную янтарную рыбу. Они молитву прочли и выпили оба, а баба стояла за дверью, ожидая, что мужъ ей прикажетъ, и слушая то, что они скажутъ.
25) Старикъ Илья жаловался на дурныя времена, говорилъ, что нынче чихирь дешевъ, a хлбъ дорогъ сталъ. Все хуже стало, москали все начальники, и молодые казаки ужъ не т люди стали, вры не держатъ, стариковъ не уважаютъ и не слушаютъ. «Вотъ хоть бы мой сынъ — второй годъ не вижу: изъ похода въ кордоны, а съ кордона въ походъ посылаютъ; а дочь выросла больше меня, что за срамъ, а все двка. За хорошихъ казаковъ замужъ не хочетъ идти, вотъ хоть бы станичнаго сынъ — второй годъ сватается, а за твоего крестнаго сына, Терешку сосда, я ее отдавать не хочу. Плохiя времена стали», сказалъ старикъ, отирая красный чихирь съ сдой бороды и нахмуривъ строгiя брови.
26) Старый охотникъ выпилъ вина и усмхнулся. «Вотъ ты, Илья Тимофеичь», сказалъ онъ: «и богачъ, и умный по всему полку человкъ, и дтей теб Богъ послалъ красныхъ — сынъ молодецъ и дочь по всей станиц первая краля, а ты на времена жалуешься».
27) Вотъ я, Илья Тимофичь, товарищъ теб по годамъ, а то и старше, голъ какъ соколъ, нтъ у меня ни жены, ни саду, ни дтей — никого; еще, самъ знаешь, племянникъ родной обижаетъ; одна ружье, ястребъ, да 3 собаки, а я въ жизнь не тужилъ да и тужить не буду. — Выйду въ лсъ, гляну: все мое, что кругомъ, а приду домой, псню пою. Придетъ конецъ — здохну, и на охоту ходить не буду, а пока живъ, пей, гуляй, душа, радуйся.
«Гей баба! не ругайся; еще чихиря принеси, чихирь важный!» крикнулъ онъ громкимъ голосомъ и выпилъ последнее вино, что оставалось въ чепурк.
28) «А объ детяхъ тужить теб и Богъ не веллъ; сынъ твой казакъ молодецъ, въ знаменщики выбранъ, а дочь замужъ отдай за Терешку. Что онъ бденъ, на то не смотри: онъ за то молодецъ, онъ добычу найдетъ, а умру, такъ ему домъ отдамъ. Стало, тоже онъ будетъ богатъ. Коли крестъ онъ въ поход получитъ, да чеченскихъ коней приведетъ, такъ отдашь. По рукамъ что-ли?» закричалъ Гирчикъ, запьянвъ отъ вина.
29) Но строгой хозяинъ ничего не отвтилъ, только нахмурился больше. А баба пришла убирать со стола и стала бранить старика. «Вишь, надулся ужъ, пьянъ, а все проситъ вина; что бъ те чорная немочь!» — Въ молодые года его старуха любила, такъ затмъ и ругала теперь.
30) Дядя Гырчикъ на нее глазомъ мигнулъ, засмялся тихонько и закинувъ ружье за плеча, помолившись иконамъ, сказалъ: «Спаси васъ, Христосъ!» и на улицу выйдя свиснулъ собакъ и заплъ громко псню.
31) Девки стояли между тмъ у угла и смялись съ ребятами и съ станичнаго сыномъ, который въ обшитой серебромъ черкеске передъ ними шутилъ и разсказывалъ сказки; только Марьянка на него не смотрла и не смялась.
32) «Дядя Гырчикъ, кафтанъ заложилъ, кафтанъ заложилъ, кафтанъ заложилъ, кувшинъ облизалъ, сучку поцловалъ!» закричали двки и парни, когда старый охотникъ прошелъ мимо нихъ. Они такъ дразнили его. Но онъ самъ засмеялся и сказалъ: «Мой грхъ, девки, мой грхъ!» и подошелъ къ нимъ. «Что, безъ казаковъ скучаете, двки? теперь меня полюбите».
33) Но станичнаго сынъ не любилъ старика и теперь на него огорчился за то, что онъ его и казакомъ не считаетъ. Онъ сорвалъ репейникъ, поднялъ прлаго камыша и потихоньку сзади засунулъ старику за шапку.
«Смотрите, двки, у дяди Гирчика на голов лсъ растетъ, ровно у олня». Онъ сказалъ и вс засмеялись, а станичнаго сынъ еще ему совалъ репьи за черкеску.
34) Только Марьяна подошла сзади къ станичнаго сыну. «Брось, собачій сынъ!» сказала она парню: «что надъ старикомъ смешься? самъ доживи». Но станичнаго сынъ продолжалъ свое дло. Марьянка взяла его за грудь и сильными руками толкнула такъ крпко, что парень упалъ на земь и запачкалъ черкеску; тогда двки пуще прежняго вс засмялись.
35) «Вотъ моя умница Марьянушка; и красавица жъ ты», сказалъ Гирчикъ. «Кабы я былъ Терешка, я бъ тебя еще не такъ любилъ, двка, я бъ изъ похода къ тебе, какъ соколъ, прилетлъ. Эхъ, двки! нынче все не народъ — дрянь», и старикъ покачалъ головой на станичнаго сына.