Когда в далекую КореюКатился русский золотой,Я убегал в оранжерею,Держа ириску за щекой.Была пора смешливой бульбыИ щитовидной железы,Была пора Тараса БульбыИ наступающей грозы.Самоуправство, своевольство,Поход троянского коня,А над поленницей посольствоЭфира, солнца и огня.Был от поленьев воздух жирен,Как гусеница на дворе,И Петропавловску-Цусиме —«Ура» на дровяной горе...К царевичу младому Хлору —И — Господи, благослови! —Как мы в высоких голенищахЗа хлороформом в гору шли.Я пережил того подростка,И широка моя стезя,Другие сны, другие гнезда,Но не разбойничать нельзя.11–13 мая 1932
* * *
О, как мы любим лицемеритьИ забываем без трудаТо, что мы в детстве ближе к смерти,Чем в наши зрелые года.Еще обиду тянет с блюдцаНевыспавшееся дитя,А мне уж не на кого дуться,И я один на всех путях.Линяет зверь, играет рыбаВ глубоком обмороке вод —И не глядеть бы на изгибыЛюдских страстей, людских забот.14 мая 1932
* * *
Вы помните, как бегуныВ окрестностях ВероныЕще разматывать должныКусок сукна зеленый,И всех других опередитТот самый, тот, которыйИз песни Данта убежит,Ведя по кругу споры.Май 1932; сентябрь 1935
* * *
Увы, растаяла свечаМолодчиков каленых,Что хаживали вполплечаВ камзольчиках зеленых,Что пересиливали срамИ чумную заразуИ всевозможным господамПрислуживали сразу.И нет рассказчика для женВ порочных длинных платьях,Что проводили дни, как сон,В пленительных занятьях:Лепили воск, мотали шелк,Учили попугаевИ в спальню, видя в этом толк,Пускали негодяев.22 мая 1932
ИМПРЕССИОНИЗМ
Художник нам изобразилГлубокий обморок сирениИ красок звучные ступениНа холст, как струпья, положил.Он понял масла густоту:Его запекшееся летоЛиловым мозгом разогрето,Расширенное в духоту.А тень-то, тень — всё лилов`ей!Свисток иль хлыст как спичка тухнет.Ты скажешь: повара на кухнеГотовят жирных голубей.Угадывается качель,Недомалеваны вуали,И в этом сумрачном развалеУже хозяйничает шмель.23 мая 1932
* * *
С. А. Клычкову
Там, где купальни-бумагопрядильниИ широчайшие зеленые сады,На Москве-реке есть светоговорильняС гребешками отдыха, культуры и воды.Эта слабогрудая речная волокита,Скучные-нескучные, как халва, холмы,Эти судоходные марки и открытки,На которых носимся и несемся мы.У реки Оки вывернуто веко,Оттого-то и на Москве ветерок.У сестрицы Клязьмы загнулась ресница,Оттого на Яузе утка плывет.На Москве-реке почтовым пахнет клеем,Там играют Шуберта в раструбы рупоров,Вода на булавках, и воздух нежнееЛягушиной кожи воздушных шаров.Май 1932