Полное собрание сочинений

– Что ж, нет худа без добра. Пойдем пешком. Морозец всего четыре градуса – видишь термометр напротив? – показал Калинич в сторону фронтона здания на противоположной стороне улицы.

– Вижу. Пойдем хоть деньги назад получим.

– Да ладно, Бог с ними, – махнул рукой Калинич.

– Ну, у тебя рокфеллерские замашки! Ты что, всерьез озабочен тем, что я тебя Плюшкиным обозвала? – задорно спросила Аня.

– Да есть малость, – кисло улыбнувшись, ответил Леонид Палыч.

– Пойдем к кассе, деньги на дороге не валяются. Тем более, нам они скоро – ох, как понадобятся!

Сдав билеты, они не спеша направились к Аниному дому. Несколько минут шли молча. Потом Аня возобновила прерванный, было, диалог:

– Леня, расскажи мне все по порядку о недавнем разговоре с Бубрынёвым и этим… как его… забыла…

– С Чаплиёй, – подсказал Леонид Палыч.

– Да, да, с Чаплиёй! С Чаплиёй! Ха-ха-ха! – звонко захохотала Аня, изобразив рукой чаплию и скорчив идиотскую рожу. – Интересно, почему у него такая фамилия? Как ты думаешь, его предки что, чаплии делали или торговали ими?

– А что это такое – чаплии?? – недоумевал Калинич.

– Ты что, и вправду не знаешь? А я-то думала, ты знаешь все! Чаплия – это такой инструмент в виде короткой деревянной палки с железным прихватом на конце, которым берут с печки горячие сковородки, не имеющие ручек, – пояснила Аня.

– А! Кажется, я знаю. У моей мамы была такая чаплия. Только называла она ее просто «хваталкой».

– А правильно – чаплия. Да ладно, дьявол с ней, с чаплиёй. И с предками этого прощелыги тоже. Так ты все-таки расскажи, а то тогда по телефону все как-то скомкалось, – попросила она, прижавшись щекой к плечу Калинича.

Он снова ощутил аромат ее духов и от этого почувствовал себя безмерно счастливым. Собравшись с мыслями, Леонид Палыч стал в лицах подробно рассказывать сначала о совещании, потом об очередном застолье в кабинете у генерального директора и об их беседе. Аня внимательно слушала, изредка прерывая его рассказ задорным смехом и меткими комментариями. Обильно сыпал мелкий снег, заваливая дороги, тротуары и крыши домов. Мороз крепчал. Деревья оделись в белый наряд, а детвора высыпала на улицы и с шумом носилась, лавируя среди прохожих. Чувствовалось приближение Рождества. Как быстро люди, выросшие в условиях запрета всех церковных праздников в течение жизни трех поколений, привыкли к этим праздникам. Как будто их никогда и не запрещали!

– Так вот, как только Бубрынёв начал ублажать меня тем, что они с Чаплиёй больше не претендуют на соавторство, я сказал: «Честь – имею, господа!» и вышел вон из его кабинета, – закончил свой рассказ Калинич, когда они уже подходили к Аниному дому.

– Правильно! Так им, мерзавцам, и надо! Уже и на это согласны, крохоборы! А знаешь, что мне напомнили эти предложения Бубрынёва? Сцену из «Мертвых душ», когда Собакевич обращается к Чичикову: «Торгуйтесь, Павел Иванович, говорите настоящую цену!» – Она расхохоталась.

– Правда, похоже?

– Очень даже может быть, Анечка. Но только Собакевич – воплощение флегматичности, а этот весь, как адское пламя. Ты все верно понимаешь, умница ты моя! Как приятно, когда тебя понимают! По-настоящему это может оценить только тот, кого мало понимали или не понимали совсем в течение долгих лет, – сказал Калинич, когда они были уже у самого подъезда.

– Ну, вот и пришли, – сказала Аня и остановилась у двери.

– Ты не приглашаешь меня сегодня? – с грустью в голосе спросил Леонид Палыч.

– А до какого времени ты сегодня свободен? – поинтересовалась она.

– Если не возражаешь, я заночую у тебя. Так как, ты согласна?

– Ну, уговорил, уговорил! Как же я могу против тебя устоять? – с колдовской улыбкой сказала Аня, нажимая кнопки кодового замка.

Как всегда, у Ани было тепло и уютно. Она заходилась готовить ужин и поставила на стол тонко нарезанную колбасу, сыр, салат из свежей капусты, маринованные маслята и жареную рыбу.

– Что будем пить? – спросила она. – Есть коньяк, что остался с прошлого раза, портвейн и шведская водка.

– Анюта, давай ничего не пить. Я устал от этих бесконечных застолий. Лучше посидим как люди, пообщаемся и завтра встанем с чистыми головами, – предложил Калинич.

– С удовольствием. И вообще с этой традицией неплохо бы покончить. Возраст уже не тот, – поддержала его Аня.

– Пожалуй, – согласился Калинич. – Разве что на праздники или по какому-нибудь чрезвычайному случаю. Вот только от пивка не могу пока отречься, особенно с вяленой воблой. Ух!

Калинич сжал кулак, будто держа в нем эту самую воблу, и темпераментно потряс им.

– Но это, говорят, еще вреднее, чем водка. Особенно для почек.

– Очень даже может быть. Но все равно. Лучше раз напиться горячей крови, чем триста лет клевать мертвечину. Так, кажется, говорится в той самой притче? Главное, не злоупотреблять, – многозначительно сказал Калинич.

– Дело в том, что в понятие «злоупотреблять» каждый вкладывает свой сугубо субъективный смысл, которым часто варьируют, кто как хочет. Так что без ограничений тут не обойтись, – заключила Аня, садясь за стол.