– Сережа верно говорит, дорогой Леонид Палыч. Подумайте хорошенько. Все равно Вы в одиночку ничего не сможете. А мы имеем связи во многих сферах общества, будем Вам исключительно полезны. А не мы, так все равно Вам не обойтись без таких же. Структура нашего общества устроена везде одинаково. Как уж действовать с неизвестными личностями, от которых Вы не знаете, чего можно ожидать, так лучше сотрудничайте с нами. По крайней мере, мы для Вас предсказуемы в большей степени. Мы Вас знаем, ценим по достоинству и, видит Бог, искренне уважаем. Здесь уместно вспомнить, что своя рубашка ближе к телу. Кстати, Вы можете не опасаться – мы готовы дать письменное обещание не претендовать на соавторство в ваших работах. Нас устроит, даже если Вы просто останетесь в институте. Пусть Ваши работы числятся за вами без никаких соавторов, но как за сотрудником нашего НИИ!
Ни слова не говоря, Калинич решительно и резко встал. Ни Бубрынёв, ни Чаплия больше его не удерживали. Калинич решительным шагом направился к выходу. Остановившись у самой двери, он обернулся и, преисполненный чувства собственного достоинства, сказал, чуть наклонив голову:
– Всего доброго, господа начальники. Честь – имею!
Когда тяжелая филенчатая дверь мягко и плотно затворилась за спиной Калинича, Бубрынёв, взмокший и раскрасневшийся от гнева и коньяка, в припадке бешенства пухлым волосатым кулаком стукнул, что было силы, по краю стола и в сердцах выкрикнул:
– Кретин! Непрошибаемый!
Чаплия, не проронив ни слова, разлил по рюмкам остаток коньяка, и они, не сговариваясь и не чокаясь, залпом выпили все до дна.
XXVI
Калинич уже в который раз посмотрел на часы. Аня должна была прийти еще двадцать минут тому назад, а ее все нет. Уж не случилось ли чего? Или они разминулись? Здесь, на платформе метро, в такой толчее это не мудрено. Чтобы не платить еще раз за вход, она любит назначать встречи прямо на платформе, если дальше предстоит опять ехать в метро. И убеждать ее бесполезно. Но что поделаешь? Зато когда он с нею, ему так хорошо!
Из тоннеля повеял ветер – это значит, что на подходе очередной поезд. Сколько их уже прошло, а ее все нет! Надо подойти к концу платформы – она должна ехать в заднем вагоне. Калинич занял удобную позицию, чтобы видеть все двери последнего вагона, и стал ждать.
Громыхая, подкатил и, заскрипев тормозами, остановился поезд. Открылись двери. Приехавшие высыпали на платформу. Уезжающие быстро заполнили свободные места внутри вагонов. Двери закрылись. Поезд ушел. Ани опять нет. Раздосадованный, Калинич отошел в сторону, чтобы не мешать выходящим, так как подкатил встречный поезд. В это время он услышал знакомый стук каблучков по граниту. С противоположного конца платформы, пробиваясь сквозь толпу, весело улыбаясь и махая рукой, к нему бежала запыхавшаяся Аня.
– Леня! Привет, дорогой, – сказала она, кидаясь в его объятия.
– Привет, Анечка. Что случилось? Я целых полчаса тебя прождал, – сказал Леонид Палыч, пытаясь ее поцеловать.
– Не целуй, не целуй, у меня макияж, – по-девичьи щебетала она. – Прости за опоздание – неожиданно дети пришли, вот и задержалась.
– А почему ты не в заднем вагоне приехала? Мы же договорились.
– Ну, вышла на платформу – поезд стоит. А я, как ты понимаешь, опаздывала. Вскочила в ближайший вагон, то есть в головной. Приехала, смотрю, ты у хвоста моего поезда стоишь, нервничаешь, на часы поглядываешь. Я подбежала, чтоб тебя поскорее успокоить. И вот я здесь, – кокетливо сказала Аня.
От нее едва уловимо пахло какими-то нежными духами. Этот запах так гармонировал с Аниной внешностью и ее внутренним миром, что Калинич был твердо уверен, будто от нее и не могло пахнуть по-другому. По длинным коридорам перехода торопливо шагали пассажиры. Аня с Леонидом Палычем в общем потоке вышли на платформу соседней станции и остановились в ожидании поезда.
Калинич посмотрел на часы и присвистнул.
– Мы можем опоздать, Анюта.
– Ничего. Если что, посидим на галерке. В антракте перейдем на свои места, – оптимистично сказала Аня.
– Стоило ли брать дорогие билеты, чтобы весь первый акт сидеть на галерке, откуда ничего не видно и не слышно, – возмутился Калинич.
– Если ты такой Плюшкин, то нечего ходить с дамой в оперу. Сидел бы дома со своей Лидой, – пристыдила его Аня.
– Прости, я неудачно выразился, – смущенно оправдывался Калинич.
– То-то же!
Она назидательно подняла указательный палец и засмеялась. С превеликим трудом втиснувшись в вагон, они кое-как доехали до оперного театра и вышли на поверхность. У входа было на удивление мало народа. Они подошли к пожилой билетерше, и Калинич протянул ей заранее подготовленные билеты. Даже не взглянув на них, она произнесла «накатанную» фразу:
– Администрация приносит вам свои извинения – спектакль отменяется. Заболела солистка Елена Горностаева. Билеты можете сдать в кассу и получить деньги или сделать перенос на другой спектакль.
Раздосадованные, они вышли на морозный воздух.
– Вот оказия! – сказала Аня упадочным голосом. – Так хотела послушать Горностаеву в «Аиде» Верди! Первый раз попадаю в подобную ситуацию.