«…Китайцы, они даже водку-то пить по-человечески не умеют. Да и вообще. Китайцы, корейцы – это ж только для названия, а на самом деле везде наш русский Иван управляется! Потому что русские – воинственные люди. Самые воинственные люди – русские! Недаром же Сталин, как война кончилась, созвал всех генералов и маршалов, ну, выпить по случаю победы. Встал за столом и говорит: – Я, говорит, подымаю тост за русский народ!..
И все, конечно, выпили с удовольствием… Русские ведь от славян произошли. А славяне были, знаешь, какие воинственные! Даже в школе учат, что славяне были воинственный народ. Да возьми вот, сколько у нас всяких наций живет, а воюют одни русские. Евреи, скажем, или армяне, они всю войну в тылу отсидели. Или взять, эти, которые в тюбетейках. Они, думаешь, вояки? Смех один. Почему и говорят, что русский народ – главный. А Сталин это дело понимал: хоть сам грузин был, а русских всегда на первое место ставил… А теперь вот умер, и эти все пораспускали языки – евреи да армяне. Евреи особенно…»
Записано летом 60-го года. Два месяца как умер и Пастернак, мечтая, что его роман сделается когда-нибудь любезен народу.
Ну а юный Британишский робко надеется заслужить известность стихами, прозу же не предназначает, конечно, для печати, но и отвязаться от нее не может, поскольку она обступает его со всех сторон. Собственно, как жизнь. И так же нравится. Хотя кругом бедность и невежество – но столько симпатичных лиц. И труд тяжелый, но со смыслом и на близкую пользу. И столько времени впереди, что оно почти похоже на свободу, и не может же в нем не проступить счастье, а пока правду собирай, правду, запасайся ею впрок.
И точно: полста лет не прошло – напечатана и проза. Хотя, действительно, Британишский стал – и давно уже – славен в подлунном мире главным образом как пиит и переводчик.
Рассказы тоже кому-нибудь непременно пригодятся – хотя бы историкам нравов. Написаны они по большей части хорошо, некоторые – отлично. Трезвый взгляд на вещи, доброжелательный – на людей, насмешливо-досадливый – на самого себя: писатель называешься, рассказчик, а понимаешь не все и не с ходу, но исключительно задним числом. Зато как суммарный результат – впечатление двойной выгоды: добросовестность и достоверность.
Больше всего понравился мне рассказ «Здравствуйте, тетя Настя» (другой бы автор, не такой принципиальный, переменил бы старомодное, наивное название, но это же Британишский). А еще – «Богатые родственники».
А также – «Архитектура Ленинграда». Из послевоенного детства. Про дружбу с одним из этих безумцев, одержимых красотой Города. Как будто в них поселилась его пресловутая душа. Так называемая советская власть, вообще-то, отстреливала их, краеведов, как бездомных собак, но они возникали из ниоткуда снова и снова, – вот и Британишскому повстречался такой.
«Его речь была прямо-таки заповедником иностранных слов, изгнанных почти отовсюду учителями и авторами наших учебников, но здесь ни одно иностранное слово нельзя было тронуть: каждое было важной частью здания, попробуй тронь – весь дом развалится!
– Эклектика, конечно, но неплохая, – ткнул он в сторону следующего дома, чуть подальше. – Штакеншнейдер. Новомихайловский дворец. Эклектика – это не обязательно плохо. Иногда это поиски нового стиля. Правда, к Штакеншнейдеру это не относится. Между прочим, он отделывал Павильонный зал в Эрмитаже, помните, где мозаичные столы?»