Полночный путь

В струях первой зимней метели Серик подъезжал к обители. Ветер был такой, что выдувал из-под шубы все тепло, как ни перетягивался Серик поясом. Кота пришлось упрятать за пазуху; не дай бог застудится на таком ветру. Кот согрелся сам и приятно пригревал Серика, угнездившись под мышкой.

Вопреки ожиданиям, ворота обители оказались запертыми. Серик постучал в створку рукоятью плети. И хотя со стены в него вглядывался страж, из-за ворот спросили:

— Кто там?

Серик не нашел ничего умнее, как ляпнуть:

— Свои!

Из-за ворот ехидно ответили:

— Свои по домам в такую погоду сидят, по лесам не шастают!

Теряя терпение, Серик заорал:

— Да Серик я! Серик с Киева! В позапрошлом годе гостил у вас!

Наконец в воротине открылась дверца, в окошке появились два настороженных глаза, красный от стужи нос, и покрытые ледяной коркой усы. Монах строго выговорил:

— А ну покаж лицо!

Серик откинул пышный ворот шубы, подвинулся поближе к воротине.

— Вроде Серик… — раздумчиво пробормотал страж, но тут же настороженно сощурился, и грозно вопросил: — А што за пазухой таишь?!

Серик не удержался, плюнул досадливо, распахнул шубу, и выпростал сонную морду кота.

Монах задумчиво пробормотал:

— Человек с котом злоумышленником быть не может… — ворота начали без скрипа растворяться. Рачительные хозяева монахи, всегда-то у них воротные петли смазаны.

Серик тяжело слез с коня. Ноги в летних сапогах замерзли нещадно. Потопал, разогреваясь, и тут на весь просторный двор резанул крик:

— Се-ерри-ик!! Вернулся-а!

От гостевых келий неслась Анастасия, в треплемом ветром простом сарафане, голова повязана черным платком. С разбегу она кинулась Серику на грудь, обхватила за шею руками, прижалась лицом к плечу и замерла. Серик не мог ощутить ни радости, ни каких других чувств; его разбирал почему-то смех. Зажатый под шубой Мышата, убежденный, что на хозяина напали, задушено рычал, царапался, рвался в бой. Наконец Анастасия опомнилась, отстранилась, изумленно глядя на Серика, спросила:

— Что это у тебя за пазухой возится?

Серик не успел ответить, кот вырвался из плена — торчал из-под шубы, растопырив лапы, и дико шипел, аки змеюка.

Анастасия отпрянула от неожиданности, и тут же весело расхохоталась. Серик смущенно пробормотал:

— Да вот, подобрал на пепелище дома своего — совсем одичал…

Глаза Анастасии округлились, она тихо спросила:

— Твои все?.. — не договорила, замерла.

Серик улыбнулся, сказал оживленно:

— Да нет, што ты! На Москву ушли…

От своей кельи в развевающейся рясе широко шагал настоятель, еще издали зычно заорал:

— Э-гей! Так не пойдет! Не позволю обниматься с многобожником! И венчаться по ихнему обряду не позволю! — и угрожающе потряс посохом.

Когда он приблизился, Серик примирительно проговорил:

— Да я што? Я не против креститься…

Грозный вид тут же слетел с настоятеля, он широко перекрестил обоих, спросил:

— Когда будешь креститься?

— Да хоть сейчас! — легкомысленно выпалил Серик.

Настоятель строго нахмурился, медленно, веско выговорил:

— Поскольку ты закоренелый многобожник, креститься будешь, как крестились первые русичи.

Серик пожал плечами; мол, тебе виднее…

Настоятель зычно гаркнул воротному стражу:

— Вели баню топить! — страж тут же опрометью умчался.

Настоятель озабоченно проговорил:

— Надо бы попоститься перед крещением…

Серик изумился:

— Я ли не постился!? Столько дней впроголодь…

Набежало несколько монахов, настоятель принялся властно распоряжаться, и тут до Серика дошло, почему торопится настоятель: да он просто опасается, что Серик передумает! Тем временем двое монахов взяли Серика под руки, и повели к гостевым кельям. Кот, перепуганный толчеей и многолюдством, забился к Серику под мышку, и притих. В келье монах строго приказал:

— Разоблачайся!

— Што, совсем? — изумился Серик.

Второй монах ехидно проворчал:

— А ты што, во чреве матери так и сидел, в сапогах и шубе?

Серик скинул шубу. Кот выбрался на свет божий, настороженно разглядывая все горящими глазищами, и втягивая воздух ноздрями. Монахи не удивились, только строго покосились на кота. Серик стащил подкольчужную рубаху, которую носил для тепла поверх своего кафтана, пошитого из сохачьей шкуры, стащил и сам кафтан, скинул сапоги, портки, посконную рубаху, и встал перед монахами голый и непривычно темный для русича. Во время сидения в горах от жары частенько ходили, в чем мать родила, вот кожа и потемнела, аки у степных людей. Один монах сказал:

— Шубу накинь. Знатная у тебя шуба, княжеская…

Серик накинул шубу, монах кинул под ноги Серика растоптанные бахилы из старых валенок, коротко бросил:

— Пошли…

Они вывели его из кельи, поддерживая под руки, кот, было, кинулся за ними, но перед его носом захлопнули дверь, монах хмуро обронил:

— Не боись, повар-послушник накормит твоего котищу. Доброе дело делаешь, божью тварь не бросил…