Полька

Администрация кладбища продемонстрировала Л. ассортимент ангелочков, голубков и крестов. Портретов в гробу в Варшаве не делают. Если он даст образец, они выставят в витринах варшавских кладбищ — Повонзки, Вулька Венглова. Будучи профессионалом, Л. отправился в Вилянов [20]— поучиться технике сарматской погребальной живописи. Там его ожидало разочарование: портреты рисовали в спешке, не слишком заботясь о сходстве.

— Художники писали с покойника или ориентировались на более ранние изображения? — поинтересовался он у виляновского экскурсовода.

— Как они работали? — У специалистки по польскому барокко нет никаких сомнений. — На скорую руку: время поджимало, тело разлагалось. Чаще всего рисовали по фотографиям.

Из всей обстановки у Л. лишь кровать и компьютер. Пятьдесят пустых квадратных метров кажутся берлогой. Неужели Вселенная все-таки сжимается? И как это я выросла на сорока метрах — вместе с родителями и сестрой?

Л. — специалист по компьютерной графике. Беата расспрашивает его о всяких технических примочках. Новенькая квартира благоухает всеми оттенками лака, дерева, красок. Беата с Л. ничего не чувствуют, болтают себе о возможностях современного принтера — тысячи граней цвета. Выглядываю в приоткрытое окно мансарды. Сельский, почти кладбищенский покой варшавского центра. Осенний вечер сменился летней ночью, словно кто-то пролистнул странички календаря в обратную сторону. Тебя, Крошка, пока тоже окружает теплая, влажная темнота.

Где настоящая парная ночь, обрушивающаяся в грохочущие чернотой волны, так это над Индийским океаном. Ночь — женщина, смуглая индианка, сбрасывающая на закате дня свое сверкающее золотистым солнечным светом сари. Она распускает скользкие, скрывающие ее до пят пряди. Нагретое тело источает душный аромат благовоний, из кадила, спрятанного в волосах, пахнет тропиками.

Прошу поставить музыку. Лучше всего Моцарта (я вычитала, что он ускоряет развитие мозга). Аппаратура Л. похожа на элегантный самогонный аппарат — трубки, провода, котлы ламп. Высшего класса, на заказ, не какое-нибудь hi-fi…

«Пам-пам-парам-пам» — вместо фортепианного концерта звучит «Реквием». Что еще можно услышать в доме у кладбищенских ворот?

Из Варшавы отправляюсь в Лодзь.

— Хорошо выглядишь, глаза блестят, — встречает меня сестра. Ну все, сейчас догадается, в чем дело… Ничего подобного: домашние не обращают внимания на мои чудачества. Перестала пить чай, бросила вегетарианство? Что ж, вкусы меняются. Норовлю прилечь среди дня? Каждый имеет право на отдых. Племянник, правда, удивляется, что я больше не хватаю без спросу его ролики, как бывало раньше. Но он пошел в школу, так что занят более важными делами.

Я мечтаю прокатиться по мягкому польскому асфальту (шведский гораздо тверже — каменная зубодробительная мозаика), пролетая по нескольку метров после каждого толчка ногой. Но страшновато: вдруг упаду… правда, до сих пор этого не случалось, но где гарантия?

Сижу дома, превращаясь в солнцелюбивое растение. Не выношу тени. Разумеется — очередная причуда беременной женщины: запахи, только красивые предметы и красивые люди, свет. Если все это фокусы маленького человечка, что же из него вырастет?

В Лодзи есть еще один любитель солнечных зайчиков — наш персидский кот. На Рождество я принесла его в шапке, теперь он стал большим и пушистым. Мордочка не плоская — при всей длинношерстной породистости рожица у него более-менее человеческая. Кошачьи прогулки по дому напоминают «ход» солнечных часов. Я передвигаюсь за ним с востока на запад, из кухни в комнаты. Кот милостиво разрешает себя сопровождать. В его собственном понимании он достиг вершины иерархии: его место — сразу после главного самца в семье, моего отца, и самца чуть поменьше, племянника: самки же призваны обслуживать, кормить, расчесывать. Кастрировать себя он не дал — притворился вполне послушным котиком. Спрятал когти и клыки поглубже в меховую душу. Порой только царапнет глазом голубя на балконе.

Меня подмывает рассказать своим о беременности. Я заключила с Петушком пари, что не проговорюсь. Дело не в ста долларах, на которые мы поспорили, просто не хочется их беспокоить. Скажу, когда пройдут наконец три месяца и точно не будет выкидыша. Петр звонит каждый день, мы общаемся с помощью шифра: аппетит есть (то есть не рвет), желудок немного барахлит (жутко тошнит). Шепотом, на будущее, извиняюсь насчет Греции:

— Я не выдержу, долететь — долечу, но уж там испорчу тебе весь отдых. Путешествовать на машине… я очень устаю, не в состоянии ничего делать…

Снова в Варшаве, у Беаты, — на полу, в окружении роз. Вечером звонит Петр. Просидев неделю в одиночестве, он не выдержал и рассказал сестре. Значит, и я свободна от пари: не долго думая, набираю лодзинский номер:

— Дорогие мои, я беременна.