Полюшко-поле

- А мы решили выпить все чернила. Может, писучих поуменьшится. Не то больно уже много их развелось, - сказал Егор Иванович.

Песцов пил этот фиолетовый до красноты чай, заваренный из корня шиповника, чуть кисловатый, с вяжущим привкусом, и слушал неторопливую и, казалось бы, поначалу беспорядочную беседу колхозников.

- Волгин приехал... Говорят, в районную больницу заезжал.

- Да, плох Павлович-то.

- Ничего мужик был, проворный. В последние годы обмяк, а то круто завинчивал.

- В торговле мастерство имел.

- Да, мастер был... Вон чешский дизель купил и бросил... Сто пятьдесят тысяч кобелю под хвост.

- Проворный... Маслобойню схлопотал и вон под дождем бросил.

- Почему?

- Купить купили, а поставить - сил не хватает.

- А что дизель? - Песцов вспомнил, как наткнулся однажды в деревянном пристрое электростанции на огромный ржавеющий дизель.

- Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, пояснил Конкин. - А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает.

- Зачем же тогда покупали?!

- А кто нас слушает?

- Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать? - спросил Никита Филатович.

- Откажусь... А вас всех выдам с головой.

И все загоготали.

- Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, - сказал Егор Иванович.

- Таких у нас и не было.

- Так уж и не было! - усмехнулся Песцов.

- Нет, были, мужики... - вступился Никита Филатович. - Были... Похожие на одного большого начальника... К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили... А начальник был ба-альшой...

- Кто ж это? - спросил Песцов.

- Ленин.

- Эка вы хватили!

- Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное - это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах - наследник к нам приезжал... По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите.

- По имени наследника?

- Зачем - наследника? Говорите чего не надоть, - обиделся Никита Филатович. - По имени Калугина.

- И хорошо вы хозяйствовали?

- А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю - за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу - половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую... рекорду.

- Это моя вина, - сказала Надя. - Я недоглядела.

- А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок...

- Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, - сказал Егор Иванович. - Хозяина у земли нет, царапают ее, милую, нонче Иван, завтра Петр, послезавтра Сидор... А не уродится - и спросить не с кого.

- В поденщиков превратились колхозники, - отозвался Еськов, - и смотрят на землю, как на чужую.

- Так ить оно и на фермах то же самое, - встревает в разговор Лубников. - Никто ни за что не отвечает. Вон с весны на отгонах перебодались коровы, ноги переломали. И пастухам хоть бы что... А удерживают с Марфы Волгиной, с заведующей.

- Ну отчего же такое равнодушие? - спрашивал Песцов.

- Выгоды нет, вот и равнодушие.

- Как же сделать, чтобы была эта выгода?

- Платить надо, - сказал Егор Иванович, - и колхозникам дать послабление...

- Какое послабление?

- Ну вроде самостоятельности. И поле, и отара, и пасека пусть на учете за каждым колхозником будут... А то всем командуют... скопом.

- А что делать бригадирам, заведующим фермами? - спрашивал Песцов.

- Дело найдется, - сказал Никита Филатович. - Беда в том, что их много развелось. Да что там говорить! Семен, сколько было у нас лошадей спервоначала в колхозе? - спросил Никита Филатович Лубникова.

- Да с молодняком без малого тысяча.

- А теперь сто пятьдесят голов. Так?! Но тогда были два конюха да табунщик, вон Семен... И все. А теперь? Он вот заведующий, у него кладовщик, учетчик, два охранника, три конюха. А лошадей в пять раз меньше.

- Да ить оно и на овцеферме то же самое, - Лубников не оставался в долгу. - Тогда на каждую отару был чабан. Семья помогала ему - и все. И овец боле вдвое было. А теперь мало ли там кормится энтих тунеядцев-надзирателей? А возле коров? А на свиноферме...

- Этих учетчиков да охранников - эскадрон.

- Кавалерия!

- Вот и надо всех этих посредников между колхозниками и землей убрать, - сказала Надя. - Это все - воробьи на дармовом зерне.

И сразу все повернулись в ее сторону, отчего она смутилась, но закончила решительно: