Раздались громовые аплодисменты. Слышались какие-то выкрики, похожие на приветствия.
— Такие явления, несмотря на житейскую обычность, являются историческими фактами, потому что отражают сегодняшнее отношение между народами нашей страны, отражают хорошую погоду жизни, стоящую над всей нашей большой страной. Вот Асыколь держит на коленях двух девочек. Кто они по национальности? Наверное, одинаково — и эскимоски и украинки. Но ведь самое главное — они советские!
Постепенно Нанок начал чувствовать, что вот оно, то главное, что он искал, нащупывал, что ускользало от его внимания и снова вставало на его пути. Почему он не задумывался об этом раньше? Собирал старые гарпуны, мечтал об яранге, поставленной на бетонную площадку возле Анадырского музея. Конечно, все это нужно, но действительно новое, удивительное — это вот оно, в первом ряду этого зала, — Уихак и Асыколь со своей женой-украинкой, со своими детишками, это тысячелетия, уместившиеся на короткой клубной скамейке, протянувшиеся через сердца людей.
Он еще говорил долго, рассказывал о том, что видел за свою командировку на побережье, в Уэлене, в стойбище Клея, в бухте Лаврентия, в Нунямо, в Провидения, рассказал о встрече с капитаном Кузовкиным. В заключение он обратился ко всем сидящим с просьбой помогать Анадырскому музею.
Ему хлопали не меньше, чем профессору, но все же Нанок был недоволен и, смущенный, возвратился на свое место за столом президиума.
Аня Македонова объявила, что после короткого перерыва самодеятельность села Сиреники даст концерт в честь гостей.
Сидящие в президиуме перешли в небольшую комнатку, где уже переодевались участники будущего концерта. Прислоненные к стенке, отдыхали большие, с любовью сделанные бубны.
Женщина с яркой татуировкой на лице приблизилась к Наноку и застенчиво сказала:
— Большое вам спасибо. Мне очень понравилось ваше выступление.
— И мне тоже, — сказал Георгий Сергеевич и крепко пожал руку Наноку. — Ты сказал то, что надо.
В комнатку вошел Асыколь с дочерьми и женой.
— Не сердишься на меня? — виновато спросил его Нанок.
— А за что? — добродушно ответил Асыколь. — Только ты очень смутил мою жену, правда, Оксана?
— Извините меня, — обратился к ней Нанок.
— Ничего, — ответила Оксана и сказала: — Не забудьте завтра встать пораньше: одежду я вам приготовила.
— Спасибо.
Асыколь передал жене своих на редкость спокойных дочерей и тоже стал переодеваться.
Неутомимая Аня Македонова попросила гостей перейти в зал.
Древние напевы наполнили сердца людей. И снова, в который раз они взволновали душу Нанока, возвратили его на простор Берингова пролива, подняли над родной землей, чтобы он мог окинуть широким взглядом обиталище своего народа.
На сцене появилась женщина, которая благодарила Нанока.
— Наша гордость — Панана, — сказала Аня Македонова.
Вместе с ней вышли несколько женщин и стали в кружок.
— Старинное эскимосское горловое пение, — объявила сама Панана.
Это было что-то удивительное. Порой Наноку казалось, что звучит какой-то особый, с очень мягким тембром саксофон, а то вдруг — что не эти стоящие в кругу женщины рождали звук, а что он существовал как бы вне их.
Концерт продолжался долго. Танцевали не только те, кто был на сцене, выходили в круг и молодые зрители, а под конец не удержались и старики.
Асыколь на завалинке точил большой китовый гарпун.
— Молодец, не проспал, — похвалил он Нанока. — Идем одеваться и завтракать. Оксана уже все приготовила.
В кухне было жарко и пахло едой. На плите стоял чайник, а на большой сковороде жарилась яичница.
— Откуда у вас яйца? — с удивлением спросил Нанок.
— Из Провидения, — ответил Асыколь, — рейсовый теплоход «Орджоникидзе» привез. Как начинается навигация, пожалуйста — свежие яйца, сметана, творог. Вернемся с охоты, Оксана угостит варениками.
— Возвращайтесь пораньше, — наказала Оксана, ставя еду перед мужчинами.
— Так настоящая женщина не говорит, верно, Нанок? — шутливо сказал Асыколь.
После завтрака Нанок натянул нерпичьи штаны, меховые чижи и на них охотничьи непромокаемые торбаса. На свитер — ватник, а поверх него — камлейку из желтоватой медицинской клеенки, положил в карман рукавицы из нерпичьей кожи. Одежда была почти впору, только чуть широковата.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Асыколь, оглядев Нанока. — Ученость оставь здесь и постарайся вспомнить то, чему тебя учили в Наукане. Если что позабыл — спрашивай, не стесняйся.
Захватив китовый гарпун и винтовку с оптическим прицелом, вышли из дома.
К берегу уже тянулись охотники.
Несли оружие, подвесные моторы, еще не надутые пыхпыхи[11], бочонки с пресной водой. Впервые после многолетнего перерыва Нанок видел картину приготовления к великому делу морской охоты, кормившему эскимосов на протяжение веков. Он чувствовал волнение, поднимавшееся из глубин души. Силы, которые позволяли его предкам сражаться с морскими великанами, с китами и белыми медведями, неведомо откуда наполняли его мускулы.
Поднявшийся ветерок сдувал с поверхности моря легкий туман.
Люди приветливо здоровались с Наноком, улыбались ему.