Поляризация литературно-критических позиций и российское общественное сознание на рубеже 1980‑х — 1990‑х годов
Период «перестройки» — может быть, последний в российской истории, когда общественное сознание во многом совпало с литературным сознанием, когда литература и литературная критика приносили людям открытия едва ли не более волнующие и захватывающие, чем политические новости. Вл. Новиков даже писал о литературных журналах как о реальной форме «политической многопартийности. Горбачев, Лигачев и Ельцин еще выясняли свои отношения в рамках единственно верной идеологии, а литературные журналы демократической и национал-большевистской ориентации уже были отчетливо противопоставлены друг другу. ⟨…⟩ В то время как создание первых политических партий носило ритуально-театрализованный, а порою и пародийный характер, журнальные партии функционировали всерьез, поскольку занимались реальным делом»[1].
В этой характеристике исторической ситуации является упрощенным дихотомическое разграничение направлений. Подлинная картина литературного процесса была значительно сложнее не только в период перестройки, но и в предыдущие десятилетия.
В 30—50‑е годы идейно-художественных направлений в советской литературе и критике не было. Выпадавшие или выталкивавшиеся из единого литературного потока авторы и произведения дружно осуждались и практически не могли найти поддержки в сколько-нибудь широких кругах. Даже первая волна критики «культа личности Сталина» не изменила этого положения, судьба «Доктора Живаго» Б. Пастернака лучшее тому доказательство.
Настоящие перемены пришли в 60‑е годы «Культ личности» в 1961 г. «наверху» критиковался уже открыто и гораздо более резко, чем в 1956‑м, а наивное обещание построить коммунизм за двадцать лет способствовало, однако, возникновению ощущения новой эпохи, принципиально отличной от сталинской. Устранение Н. Хрущева в 1964 г. уже не могло полностью ликвидировать воздействие этого импульса. Демократические тенденции до 1970 г. проводил в своей литературной — и не только литературной — политике «Новый мир» А. Твардовского, противостоял ему сталинистский «Октябрь» Вс. Кочетова, официальная линия оказалась как бы «центристской», хотя партийным идеологам сталинизм импонировал все же больше, чем идеал демократизации и подлинно правдивое воспроизведение советской действительности.
Во второй половине 60‑х сформировалось еще одно направление — национально-патриотическое, первоначально заявившее о себе в журнале «Молодая гвардия» А. Никонова. Критики этого журнала, прежде всего В. Чалмаев и М. Лобанов, по сути, отдали предпочтение национальным культурным ценностям перед классовыми, чисто социальными установками, что было в общем положительно оценено А. Солженицыным[2]. В отношении же буржуазного Запада «Молодая гвардия» 60‑х годов явила себя еще более агрессивной, чем тогдашние советские политики и идеологи, — всемерное предпочтение «своему» отдавалось прежде всего перед западным. Отсюда первое как будто бы парадоксальное столкновение двух неофициальных направлений: демократически настроенный «Новый мир» опубликовал направленную против критики «Молодой гвардии» статью А. Дементьева «О традициях и народности» (1969. №4), близкую к официозу, а суперофициозный «Огонек» А. Софронова — опровержение на нее (1969. №30), подписанное одиннадцатью писателями, настроенными отнюдь не реформистски: М. Алексеевым, С. Викуловым, Ан. Ивановым, П. Проскуриным, В. Чивилихиным и др. Они признавали некоторые ошибки В. Чалмаева (вскоре отошедшего от своего радикализма), но в совершенно доносительском тоне писали о «Новом мире», обвиняли его в уклонении от идеологической борьбы, в космополитическом стремлении к «наведению мостов» с Западом, которое именовалось провокационным и диверсионным и ставилось в связь с событиями 1968 г. в Чехословакии; авторы напоминали о публикациях на страницах «Нового мира» писателей и критиков, подвергавшихся официальному осуждению, в том числе уже отбывавшего тогда срок А. Синявского.