Один из излюбленных доводов креационистов опирается на то, о чем я говорил в предыдущей главе: эволюция должна действовать через постепенные небольшие изменения и вынуждена работать с тем, что уже существует, вместо того чтобы перейти прямо к наилучшему решению задачи. А в случае крыльев креационисты любят задавать вопрос, который вынесен в название главы: “Что толку в половине крыла?” Да, говорят они, настоящее полноценное крыло – это очень хорошо, но ведь крылатое животное должно было произойти от бескрылого, и промежуточные стадии вряд ли на что-то годились: сначала десятая часть крыла, потом четверть крыла, потом половина… Разве предок, у которого была всего лишь половина крыла, не должен был шлепнуться на землю и если не разбиться, то по крайней мере попасть в глупое положение? Каждый шаг по эволюционной лестнице к нормальному крылу должен был быть лучше предыдущего, а все промежуточные звенья – животные с частями крыла – должны были выжить. Причем выжить лучше, чем их конкуренты, у которых части крыльев были немного меньше. Конечно, все промежуточные звенья должны были потерпеть неудачу, говорят креационисты. Ни о каком постепенном подъеме к совершенству речи, конечно, не было.
Как отвечают на это ученые? На самом деле вопрос по-детски прост. Вернемся к главе о парашютах и планерах. Вспомним летяг и австралийских сахарных поссумов, шерстокрыла с его кожаным парашютом, натянутым между четырьмя лапами и хвостом. Леса планеты, особенно Юго-Восточной Азии, населены множеством других прекрасных парашютистов и дельтапланеристов. Летучие ящерицы, они же летучие драконы (их латинское название
ЛЕТАЮЩАЯ ЛЯГУШКА
Все эти животные-парашютисты живут в лесах, где солнце светит на листья, которые питают все лесное сообщество. Там, в этих воздушных угодьях, резвятся белки, иногда перепрыгивая с ветки на ветку. У беличьего хвоста несколько функций. Белки подают им сигналы другим белкам, он помогает удерживать равновесие во время бега и прыжков по веткам. Насколько мне известно, он используется как зонт в дождь, а пустынные белки укрываются им от солнца. А кроме того, его пушистая поверхность ловит воздух и помогает белкам прыгать дальше на ту малую толику, чем прыгали бы белки без хвоста.
Что же это меняет? Если белка не допрыгнет до намеченной ветки, она рискует упасть и сильно покалечиться. Наверняка существует предельное расстояние, на которое могла бы допрыгнуть белка без хвоста. Даже не очень пушистый хвост дал бы белке возможность прыгать чуть-чуть дальше. Но насколько? Даже если всего на несколько сантиметров, этого было бы достаточно, чтобы у особи с немного более пушистым хвостом было немного больше преимуществ. А где-то там, в вышине, наверняка найдется критическое расстояние между ветками, которое едва способна преодолеть белка с хвостом еще чуть-чуть пушистее. И так далее. Лес обеспечивает весь диапазон расстояний между ветками. Поэтому, как бы далеко ни могла допрыгнуть белка с нынешним хвостом, где-то есть две ветки, расстояние между которыми она могла бы покрыть, только если бы хвост у нее был капельку пушистее или длиннее. У особи из следующего поколения с немного более совершенным хвостом меньше риск упасть и больше вероятность выжить и передать гены усовершенствованного хвоста.
Суть в том, что пушистость хвоста – не то качество, которое или есть, или его нет. Для хвоста любого размера и пушистости существует расстояние между ветками, которое удалось бы преодолеть, только если хвост был бы самую малость больше или пушистее. Поэтому у нас и получается плавный подъем к совершенству. А именно это нам и нужно для обоснования теории эволюции.