Полет сокола

– Нет, – коротко ответила Робин, обмывая кожу вокруг раны.

Она помогла раненому сесть, чтобы сделать перевязку.

– Нужно выпустить по крайней мере пинту, – настаивал Клинтон.

– Вы мало потеряли крови? – с шутливой угрозой спросила доктор, но он остался неустрашим.

– Черную гнилую кровь надо удалять. – Клинтон указал на огромный синяк, расползшийся по его груди, как темный лишайник по гладкому белому стволу дерева. – Вы должны сделать мне кровопускание, иначе начнется лихорадка.

Капитана всю сознательную жизнь пользовали судовые лекари. Он продемонстрировал Робин множество тонких белых шрамов на сгибе локтя – следы их упражнений.

– Мы живем не в Средние века, – язвительно возразила Робин. – Сейчас одна тысяча восемьсот шестидесятый год.

Она укрыла раненого серым корабельным одеялом – по ее расчетам, вот-вот должен был начаться сильный озноб с рвотой. Однако капитану вовсе не становилось хуже, и в последующие двадцать часов он продолжал командовать кораблем с койки, проклиная постельный режим. Робин, однако, понимала, что пистолетная пуля, засевшая в груди, непременно приведет к тяжелым последствиям. К сожалению, метода, который позволил бы точно установить местонахождение инородного тела в организме пострадавшего, пока не изобрели.

В тот вечер Робин забылась сном в веревочном кресле возле койки и проснулась среди ночи лишь однажды, чтобы поднести к губам больного эмалированную кружку с водой, – он жаловался на жару и сухость во рту. Наутро все опасения доктора подтвердились: Клинтон лежал в полубреду, его терзала страшная боль. При малейшем движении он стонал и вскрикивал. Глаза, обведенные синевой, ввалились, язык покрылся толстым белым налетом, губы высохли и потрескались. Капитан отчаянно просил пить; с каждым часом горячка усиливалась, сжигая его тело. Он метался на узкой койке и скидывал одеяла, всхлипывая в беспамятстве. Дыхание с болезненным хрипом вырывалось из опухшей посиневшей груди, глаза лихорадочно блестели. Робин сняла повязку, чтобы обтереть тело раненого холодной водой, и увидела на бинтах лишь немного белой сукровицы, но отвратительный запах, ударивший в ноздри, был до ужаса знаком – зловонное дыхание смерти.

Рана подсохла, ее покрывала корка, но такая тонкая, что лопнула при очередном резком движении Клинтона. Из трещины показалась густая желтоватая масса, запах усилился. Это был не простой гной, обычный у выздоравливающих, а злокачественный, который Робин больше всего боялась увидеть.

Она осторожно промокнула рану, обтерла холодной морской водой грудь и горячую опухшую подмышку больного. Синяк разошелся в стороны и изменил цвет, став темно-синим, как грозовая туча, с оттенком серо-желтого и ядовито-розового – такие цветы, наверное, растут в самой преисподней.

Под лопаткой оказалось самое болезненное место. Стоило Робин дотронуться, как раненый вскрикнул, и мелкие капли пота выступили у него на лбу и на щеках, среди тонкой золотистой щетины.

Робин сменила повязку и влила в пересохшие губы ложку теплой каломели, в которую добавила четыре грамма опийной настойки. Вскоре Клинтон погрузился в беспокойный сон.

– Еще сутки, и все, – прошептала доктор, глядя, как Клинтон мечется и что-то бормочет. Такая знакомая картина! Вскоре гной, образуясь в груди вокруг пули, распространится по всему телу. Робин была бессильна. Ни одному хирургу пока не удавалось проникнуть в грудную клетку.

Пригнувшись в дверях, в каюту вошел Зуга, остановился за спиной сестры и ласково тронул за плечо.

– Ему лучше? – тихонько спросил он.

Робин покачала головой. Зуга кивнул, словно ждал такого ответа.

– Тебе нужно поесть. – Он протянул ей миску. – Гороховый суп с беконом, очень вкусно.

Она и не заметила, что сильно проголодалась, и с охотой принялась за еду, обмакивая в похлебку корабельный сухарь. Зуга тихо продолжал:

– Я заложил в заряд как можно меньше пороха. – Он с досадой покачал головой. – К тому же пуля Мунго ударилась о спусковую скобу и должна была потерять большую часть скорости. Однако же…

Робин подняла глаза от миски:

– Пуля отскочила? Ты мне не говорил.

Зуга пожал плечами:

– Теперь это не важно. Но она отклонилась.

После его ухода Робин минут десять сидела неподвижно, потом решительно подошла к койке, откинула одеяло, развязала повязку и снова осмотрела рану.

Она очень осторожно проверила ребра под раной, надавливая большим пальцем и прислушиваясь. Похоже, все ребра целы… однако пуля могла пройти между ними. Робин осторожно нажала на опухоль – больной слабо дернулся. На этот раз почувствовался еле слышный скрежет: возможно, ребро задето или даже расщеплено в длину.

Дрожа от волнения, она продолжила осмотр, медленно продвигаясь к спине и прислушиваясь к стонам спящего. Когда дело дошло до области под лопаткой, Клинтон с диким криком подскочил на койке, лицо его покрылось потом. Однако Робин удалось ощутить под пальцем что-то твердое, но не кость и не напряженную мышцу.