Полёт шмеля

Оба они делали вид, что не знакомы, и, оказываясь рядом, проходили один мимо другого, будто друг друга не замечая. Жизнь облегчало то, что появлялся он на занятиях нечасто, а появившись, начинал возмущаться, что все теория да теория, пора летать, и, едва досидев до перерыва, смывался. По мнению всех, кто занимался в кружке, Сеничкина следовало отчислить, но странным образом руководитель — недавно приехавшая в их город по распределению выпускница МГУ с завитыми в мелкие кудряшки волосами, мастер спорта по планеризму, — этого не делала. Она только всякий раз, когда он возникал на занятиях, пеняла ему, что он так редко посещает занятия. Она несомненно благоволила ему; только непонятно — с чего вдруг?

Чтобы допустили к полетам, следовало пройти медкомиссию. Сделать это было проще простого — отправиться в свою районную поликлинику, посетить несколько врачей, получить справку с их заключением и принести справку руководителю кружка. Пройти медкомиссию руководитель попросила еще в самом начале занятий, но Лёнчик все тянул. Уже все сдали свои справки, а он никак не мог собраться пойти в поликлинику. Что-то его удерживало, не пускало туда, и причина того была в нем самом, но что это за причина — Лёнчик понять не мог.

Он понял, что за причина, попав к окулисту. Понял мгновенно, едва врач протянула ему листок бумаги и предложила закрыть им один глаз. То, чего он боялся, что гнал от себя, заставляя себя не верить очевидному, случилось: он не видел нижних строк таблицы, он был близорук. Это означало, что небо для него закрыто. Для полетов требовалось идеальное зрение: «единица».

Лёнчик шел из поликлиники, неся в кармане сложенную пополам справку, и от чувства непоправимости все в нем ныло помрачающей сознание зубной болью.

Он решил тянуть со справкой до последнего, не отдавая ее — сколько получится. Ему вдруг сделалось ясно, что эта справка не просто лишила его возможности полета на планере, а перечеркнула его мечту: оказывается, ему хотелось стать летчиком. Он не отдавал себе в том отчета, он записывался в авиамодельный, думая, меньше народа — больше кислорода, записался в планерный, сказавши себе, а чего б не записаться, а это ему на самом деле хотелось в небо. Но коль скоро дорога в летчики ему перекрыта, то хотя бы раз подняться в небо. Хотя бы раз! А там — вот вам ваша справка, пожалуйста!

Полетам предшествовали два подготовительных практических занятия — пробежка и подлет . Когда Лёнчик приехал на аэродром, планер уже стоял на поле, сверху поперек фюзеляжа была прикреплена выкрашенная в такой же темно-зеленый цвет, как сам планер, небольшая планка — не знать, что она согласно законам аэродинамики и не позволит планеру взлететь, решишь, что это деталь конструкции. А давайте снимем, ну что там пробежка, давайте без нее, заныли все, когда руководитель — в темных парусящих на ветру спортивных брюках и белой торжественной блузке — построила группу в шеренгу, сделала перекличку и объявила, какое упражнение предстоит отрабатывать. Ну да, конечно, сразу вас еще в небо, усмехнулась она. И посмотрела на Лёнчика: «Поспелов! Ваша справка? Вы остались единственный, кто не принес». — «Нет, Сеничкин еще не сдал», — подал голос староста кружка. «Ладно, Сеничкина нет, о нем и разговор нечего заводить», — отмахнулась руководитель. Но, возможно, невольное заступничество старосты помогло — до пробежки Лёнчика она допустила.

В движение планер приводился амортизатором — толстенным резиновым жгутом в черной нитяной оплетке. В носовой части у планера был костыль, втыкавшийся в землю, амортизатор цеплялся за него, и, ухватив амортизатор за концы, две группы человек по семь растаскивали их перед планером в разные стороны на манер усов. Руководитель, со вскинутым над головой белым флажком, кидала флажок вниз — давая сидящему в планере знак, — и мгновение спустя планер, не прикованный больше к земле костылем, срывался с места. Пронесшись на полозе по траве метров двадцать, он останавливался. У всех вылезающих из кабины было расплывающееся в дурацкой улыбке счастливое лицо — независимо от того, как прошел эти двадцать метров: не шелохнув крыльями или раскачивая ими, будто от морской качки.

Лёнчик выбрался из остановившегося планера, чувствуя, что лицо его украшено той же дурацко-счастливой улыбкой, что у всех прочих, подошел, как положено, к руководителю и отрапортовал:

— Товарищ руководитель полетов! Курсант Поспелов упражнение «пробежка» выполнил!

— Молодец, курсант Поспелов. — В голосе бывшей московской студентки, мастера спорта по планеризму, было искреннее одобрение, и в этот миг она напомнила Лёнчику давно не вспоминавшуюся ему старшую пионервожатую Галю, убывшую куда-то на далекий Дальний Восток. — Упражнение выполнено на оценку «отлично». Допускаю вас до следующего упражнения — «подлет». А! — тотчас, впрочем, спохватилась она. — Что со справкой, курсант Поспелов? Без справки до полетов я вас допустить не могу.

— К полетам будет! — что было Лёнчику ответить еще?

— А если к подлетам? — нажав голосом, вопросила руководитель.