— А то ты не понимаешь, о ком речь, — позволяет себе маленькая собачка тявкнуть на овчарку. — Раз я ничего не должен, то не должен. С какой стати ко мне претензии?
Жёлудев некоторое время молчит. Потом спрашивает, без всякой насмешливости:
— Ты из-за этого мне звонишь? Больше ничего?
Большая собака все поняла. И большой собаке понравилось, что маленькая не слишком скулила, жалуясь на ее стаю.
— Больше ничего, — говорю я. И позволяю себе, раз употребил он, словечко из того же жаргона: — Беспредел есть беспредел. Тебе ведь он тоже не нужен.
— Какой догадливый. — Хотя нравоучение, сорвавшееся у меня с языка, совсем жиденькое, большой собаке оно все равно не нравится. — Живи спокойно, как жил, — добавляет Жёлудев, на чем и полагает нужным положить трубку — считая слова прощания, что со своей, что с моей стороны, излишними.
Я отношу свою трубку от уха и смотрю на Балерунью. Она снова сидит на диване, смотрит на меня своим обольщающе-лукавым взглядом, и мне вдруг кажется, что она совсем не против восстановления наших отношений. Она в том шелковом красно-драконьем халате, что была тогда, перед Новым годом, когда я приехал к ней и открылся, и, как тогда, ее голая сильная нога выглядывает в разрез едва не до паха, и очень может быть под халатом на ней ничего нет. Невольная благодарность, что она взяла трубку и договорилась с «Игорюшей», побуждает меня облечь это чувство в слова, но я удерживаю себя от того. Бойтесь гетер, дары приносящих.
Я с громким стуком вставляю трубку в гнездо базы, поворачиваюсь и, не произнеся ни слова, выхожу из гостиной. Коридор, прихожая… входная дверь все так же открыта. Я переступаю порог, выходя на лестничную площадку, когда слышу сзади голос:
— И это все? Так и уйдешь?
Не оборачивайся, говорю я себе. Не оборачивайся, если не хочешь превратиться в соляной столб. Не уподобляйся жене Лота.
Удивительно, мне это удается. Не дожидаясь лифта, я лечу по лестнице вниз, как летал в школьную пору — сломя голову, кубарем. Даже странно, как я с такой скоростью умудряюсь перебирать ногами, — все же не школьник.
24
Ехать Косте в аэропорт Лёнчик вызвал такси. Его корыто, совсем недавно отремонтированное, снова стояло на приколе, и ему снова предстояло заниматься ремонтом. Такси Лёнчик вызвал из «агентства», как они себя называли, у них висел сайт в интернете, и диспетчерши по телефону говорили даже с некоторой приветливостью, но заказанная машина — не какая-нибудь, а «Крайслер», хотя и далеко не свежей выпечки, — приехала вся в грязи до ушей, и после ее ручек, когда, уложив Костин багаж, наконец сели внутрь, руки оказались неприятно черны, будто после грязной работы.
— Что же вы! — не смог удержаться, не сделать водителю замечания Лёнчик, показывая ему руки.
Замечание Лёнчика того ничуть не смутило.
— Да есть мне когда мозги тратить на это, — безмятежно ответил он.
— Ладно, брось ты, — урезонивая Лёнчика, подал голос с заднего сиденья Костя. — Главное — в пробке не застрять, не опоздать на самолет.
— Вот, это точно, — с удовольствием поддержал его водитель. — Ленинградка — это же не дорога, нервное истощение. Встанешь — как ляжешь. Вез тут одну, за четыре часа выехали. Три часа ехали — до «Войковской» не добрались. Повернули обратно, что делать.
— Приятные вы истории на дорожку рассказываете, — на этот раз Костя и сам не смог удержаться от упрека.
Голос у него был слабый, опадающий, ему словно недоставало воздуха, и он договаривал фразу — как от нее отделывался: лишь бы закончить. За проведенные в больнице без малого три недели Костя стал другим человеком: это теперь был не тот физически крепкий, плотного сложения неопределенно-среднего возраста мужчина, кипящий энергией и жизненной страстью, каким Лёнчик знал его все годы их дружбы, он похудел, повисли брылами щеки, под подбородком образовался неприятный кожный мешочек. Взгляд его потух, он весь, казалось,
— Да не боись, дед! — обернулся к Косте водитель. — В России век прожил — не привык, что ли? В России жить — уверенным ни в чем быть нельзя. Так, дед!
— Ой, только не вертитесь, смотрите вперед! — резко ответила водителю вместо Кости Марина.
Водитель, когда Лёнчик расплачивался с ним, предложил: «Может, подождать? Я понял, дед у вас только летит, а вы возвращаетесь?» Ему было выгодно дождаться их с Мариной, чтобы не искать других пассажиров на обратную дорогу, рискуя войти в клинч с местными бомбилами. Лёнчик отказался от предложения водителя. Следовало переходить к прежней экономной жизни. Обратно можно было добраться и рейсовым автобусом. Лафа зажиточной жизни кончилась.