Полёт шмеля

Он недоговорил, он просто не знал, что бы он на разницу, но такая мечтательность прозвучала в его голосе — словно бы он на эту разницу спутешествовал на Луну и вернулся обратно, отягощенный впечатлениями, каких на Земле нет ни у кого.

Стук молотка, вгоняющего гвозди в крышку гроба, раздался, казалось, оттуда, словно бы из-за некой стенки, невидимо разделяющей мир этот и мир тот. Лёнчик посмотрел на сестру — сестра плакала, муж поддерживал ее под руку. Лёнчик посмотрел на брата. У брата по щекам тоже текли слезы. Он с утра принял граммушку, и ангелы, должно быть, летали вокруг него стаями. У самого Лёнчика в глазах даже не защипало. Он знал, что слез у него не будет. Они у него были только на первых его похоронах — бабушки. После Веты этот родник пересох.

И потом, когда могильщики стали засыпать могилу, он стоял, глядя, как они шуруют лопатами, и думал лишь о том, какая удача, что удалось похоронить мать рядом с отцом. Три года назад, на другой день после похорон отца, они с братом вкопали около могилы отца, на некотором расстоянии от нее, скамейку — чтобы место не заняли, и вот мать с отцом теперь снова были вместе.

Поминки сестра заказала в столовой неподалеку от кладбища.

Брат после поминок, захватив пару нераспечатанных бутылок водки, прямо от столовой отправился к друзьям слушать хоры ангелов. Лёнчик сел следом за сестрой в задрипанный «москвичок» зятя — ехать к ним и провести вечер в их доме. Но когда машина уже подъезжала к границе поселка, он неожиданно почувствовал, что вчерашнего общения достаточно и ему сейчас требуется другое. Ему нужно было пройтись по местам своего детства. Вдохнуть их воздух, освежить в памяти их образ, оживить голоса прошлого — и навсегда повернуться к ним спиной.

— Останови-ка, — попросил он зятя.

Зять подрулил к бордюру, и Лёнчик известил их с сестрой о своем решении.

— Что, вот и все, и больше не увидимся? — расстроилась сестра.

— Это ты неправильно делаешь, — осудил его зять.

Но Лёнчик знал, что правильно. Самолет у него был завтра рано утром, и единственная возможность пройтись по поселку была только сейчас.

Что идет мимо дома-пилы, Лёнчик сообразил, лишь пройдя его почти до конца. Он остановился, окинул его взглядом — дом был отремонтирован, заново оштукатурен, сверкали цинком свежие водосточные трубы. Лёнчик стоял, смотрел, ожидая, что в груди защемит, колыхнется какое-то живое чувство, но нет, ничего в груди не колыхнулось. Вика, Жанна — удивительно, ему даже потребовалось некоторое усилие, чтобы их имена прозвучали в нем. Не было в груди ни горечи, ни желания возмездия, ни вины — ничего. Все умерло, лежало в земле, истлело в прах — было и нет.

* * *

— Они на море, — ответила дежурная администратор на стойке, когда Лёнчик ворвался в стеклянную дверь Дома творчества.

— Как на море? Вы не ошиблись? — не поверил Лёнчик. — С кем она там?

— С этим вашим, как его… — фамилия Пенязь латышке почему-то не давалась. — С Константином. Прошли полчаса назад.

— Похраните пока! — передал Лёнчик администратору сумку, с которой летал, и бросился назад к стеклянным дверям. На море! И еще додумаются купаться! Дни тут в Юрмале стояли достаточно теплые, но ночью было прохладно, вода никак не могла прогреться, и, как дочь ни просила, он ее пока ни разу еще не пускал в море.

Дочь увидела его, только он сбежал по лестнице на пляж, и, буксуя в песке, бросилась навстречу:

— Папа! Папа! Вернулся!

— Вернулся! Вернулся! — принял ее на руки, прижал к себе Лёнчик. — Летел стремглой.

Это дочь еще раньше, путая «стрелой» и «стремглав», образовала из них новое слово, и с тех пор в разговорах с ней ему нравилось при случае употребить его.

— «Стремглав», папа, — тотчас поправила его дочь. — Стремглав!

Она освоила это слово, научилась отличать его от «стрелы», и напоминание о времени, когда была, маленькой, было ей неприятно.

По тому, как она затрудненно говорила, он сразу понял, что у нее насморк.

— Море холодное? — спросил он.

— У-ух! — ее даже передернуло, будто она сейчас, у него на руках, въяве ощутила кожей воду залива. — Холоднющее!

Лёнчик внутренне взъярился. Ну, Костя! При том, что получил все наставления!

— Сколько раз купалась?

— Разок! — выставила указательный палец, потрясла им дочь. — Холоднющее!..

Лёнчик опустил ее на песок и, взяв за руку, пошел с нею к расположившимся на матерчатых подстилках Косте и Тараскину с женой.

— Привет, — сказал Лёнчик сразу всем, подходя. Хотел оставить разговор с Костей на потом, но тут же из него и вырвалось: — Ты, Костя, даешь! Когда это вы умудрились?

Непонимание в глазах Кости стояло лишь мгновение, потом он все понял. Тем более что, задавая свой вопрос, Лёнчик кивнул в сторону набегающего на берег нешумной плоской волной сизо-зеленого, даже на вид холодного моря.

— Да вчера, — проговорил Костя. Поглядев при этом почему-то на жену Тараскина.

— Ой, Лёнчик, ты ужасный родитель! — Молодая заносчивая улыбка жены Тараскина была исполнена возмущения. — Нельзя детям городить забор из запретов. Запрет — это прямой путь в рабство!