Полёт шмеля

Вика взял с собой Гроссмана и два выпуска «Хроники». Вета уговаривала его взять еще и Гумилева, он отказался: «Ну! Хватит мне. Куда стихи. Посмотрел — и достаточно».

Лёнчик пошел провожать Вику до метро. Вика жил в гостинице «Центральная» на Горького, Лёнчику послезавтра как раз нужно было ехать в институт на встречу с руководителем семинара — обсуждать последний вариант диплома, — идею встретиться в кафе-мороженое «Космос», на той же Горького, Вика встретил вполне благосклонно.

— Отлично, — одобрил он. — Дорога в Москве столько времени жрет. А у меня еще всякой беготни до отъезда — выше крыши, встреча на встрече.

— Что у тебя за встречи? — удивился Лёнчик.

Вика впервые приехал в Москву, какие тут у него могли быть знакомые.

— Ну-у, — отвечая, протянул Вика, — у меня ж все-таки не просто с батей свидаловка, подготовиться нужно.

Когда Лёнчик вернулся домой, следов застолья в комнате уже не осталось, вся мебель возвращена на привычные места, посередине комнаты расставлен манеж, и сын, перехватываясь руками за верхнюю планку, бегал по его периметру — вслед за продолжавшей наводить порядок Ветой. Увидев Лёнчика, сын тут же запросился к нему на руки, и Лёнчик не устоял, нагнулся и взял его из манежа.

— Балуешь? — с укоризной произнесла Вета. — Папа добрый.

— Точно, — подтвердил Лёнчик. — Не то что мама.

— О-ой, вы смотрите! Мама злодейка! — Вета не приняла его шутки. — Злодейка, между прочим, все устроила, чтобы кое-кто мог как следует встретиться с другом.

— Я же пошутил, — пошел на попятный Лёнчик.

— Вот не надо так шутить — с назидательностью произнесла Вета. — Вообще я страшно удивлена, как вы с этим Викой дружили! Вы такие разные. У вас же никаких общих интересов!

— Раньше были.

— А сейчас?

— Да нет, какие сейчас. Ты же видишь.

— А зачем тогда нужно было встречаться?

Лёнчик не знал, как ответить. Чтобы коротко, в двух словах, но ясно и внятно.

— Ну как… — протянул он. — Все-таки старый друг. Неудобно не встретиться.

Все это время, возвращаясь от метро, он думал: сказать ей о Вике и «органах», не сказать. Следовало, конечно, сказать. Но стоило ли сейчас, когда она только что отдала ему три самиздатовские рукописи? Как-нибудь потом, позднее, решил он, подходя к дому. Однако тут, когда заговорила о Вике, Лёнчик не смог удержаться от упрека.

— Зачем ты дала ему самиздат? — сказал он. — Ты же видела, что я не хотел давать.

— Подумаешь, не хотел, — отозвалась Вета. — Человеку больше негде взять такую литературу, как не дать? А почему ты, кстати, не хотел давать?

— Да потому, — нет, Лёнчик не собирался открываться ей сейчас. — Я его, нынешнего, не знаю, — нашелся он.

— Что значит «не знаю»? — От Веты так просто было не отделаться. — В смысле, ты не можешь за него поручиться? Но тогда нужно было меня заранее предупредить!

Наверное, было нужно, отозвалось в Лёнчике. Но на этот раз он промолчал. Зря он выпустил из себя свой упрек. Не должен был.

— Я думала — почему же не дать, — не дождавшись его ответа, продолжила Вета. — Раз он твой друг… Ты ведь говорил, у него отец еврей?

— Еврей. В Израиле, — подтвердил Лёнчик.

— Тем более в Израиле! — воскликнула Вета. — А евреи сейчас все критически настроены, кого ни возьми. Если еврей — то безопасно.

Не оставалось ничего другого, как согласиться с ней. Иначе их разговору не было бы конца.

— Да конечно. Безопасно, — сказал он. — Я просто хотел, чтобы на будущее… В будущем ты все же со мной советуйся.

— Договорились, — с видом покорной жены ответила ему Вета.

Она закончила приводить комнату в порядок, и сын был ее материнской властью взят из рук Лёнчика и отправлен обратно в манеж.

— Делу — время, потехе — час, — посмеиваясь, возгласила она. — Будем мыться-стричься-бриться.

Лёнчик обнял Вету и тесно прижал к себе. О, он жутко любил ее, жутко, жутко, он теперь точно знал это.

— Рано ему еще стричься-бриться! — произнес он, вдыхая ее ясный молочный запах и чувствуя, как стискиваются зубы.

— Рано? — пропела-просмеялась Вета, с ловкостью выворачиваясь из его рук. — Тогда только мыться. Иди готовь ванночку, будем купать, пора уже спать твоему сыну.

* * *

Перед тем как уйти из института, по пути к раздевалке Лёнчик остановился в коридоре возле доски, на которой вывешивались публикации студентов и сотрудников института. Пробежался глазами по прикнопленным к ней газетно-журнальным вырезкам — и, наверно, впервые не испытал ощущения уязвленности, что за все время учебы в институте ему не довелось появиться на этой доске ни разу. Теперь эта доска, можно сказать, не имела к нему отношения. Руководитель семинара, несколько месяцев подряд беспощадно заворачивавший ему диплом на переработку, сегодня наконец утвердил последний вариант, теперь оставалось только заново все перепечатать, переплести, а уж чтобы оппоненты зарубили — о таком Лёнчик не слышал. Не диссертация все-таки, обычный диплом.