Полет Пустельги

— Он утром 1 мая в присутствии многих офицеров в столовой сказал, что фюрер покинул нас, труп его сожжен в саду рейхсканцелярии.

— Так сколько было трупов: один или два? Кунц, вы что, уснули?

— Вместе с фюрером покончила жизнь самоубийством его жена, фрау Ева. Мне известно от фрау Геббельс, что накануне их самоубийства они поженились. Вечером 30 апреля фрау Ева пригласила личного пилота фюрера, группенфюрера СС Баура, профессора Хаазе, двух секретарш фюрера и меня к себе на чашку кофе. Она нам сказала, что фюрер и она решили покончить с собой. Фюрер считает, что нет смысла жить, так как все немцы, особенно его бывшие соратники Геринг и Гиммлер, предали его. Умирать будет легко. Сильнодействующий яд апробирован на собаке. Фрау Ева была явно взволнована. Ее щеки горели.

— Какие еще подробности о смерти Гитлера и его жены вы можете сообщить?

— Абсолютно никаких. Я сказал все, что знаю. Поверьте мне, господин полковник. — Кунц стал нервничать. Его глаза искали поддержку то у Савельева, молча сидевшего рядом с полковником и что-то периодически записывавшего в блокнот, то у молодой и красивой лейтенанта-переводчицы. Майор, оторвавшись от блокнота, неожиданно спросил:

— Куда исчез профессор Шенк?

— Профессор Шенк и ряд медсестер приняли участие в прорыве вместе с группенфюрерами Раттенхубером и Бауром. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.

В этот момент дверь отворилась, и на пороге появился генерал-лейтенант Вадис с выражением лица, ничего хорошего не обещавшим. Конвойные быстро увели Кунца. Лейтенант Сизова тоже вышла за дверь. Вадис тяжело дышал. Вытер огромным клетчатым носовым платком лицо и шею. Со вздохом уселся на стул и спросил:

— Ну, голубчики, что накопали? — Он бегло просмотрел протокол допроса и выдавил: — Вижу, что ни хрена не накопали. Похоже, закапывать будут нас.

Воспоминания счастливого человека

Началась массовая демобилизация армии, а с ней и массовая безработица. Цены росли астрономическими темпами, как и падала покупательная способность населения. Мюнхен стал похож на растревоженный муравейник. Повсюду собирались толпы людей. Это были или огромные очереди в продуктовые магазины, или какие-то нескончаемые митинги и демонстрации то ли в поддержку новой советской власти, то ли против нее. Я с трудом разбирался во всем этом коловороте событий. Улицы были разукрашены небывалым количеством знамен, флагов, транспарантов, портретов каких-то совершенно незнакомых личностей.

По улицам ходить стало небезопасно. Военные патрули «Советов» днем и ночью проверяли документы у офицеров и праздно шатающихся демобилизованных солдат. Лидеры новой власти страшно боялись заговоров и военных мятежей. Тюрьмы города были переполнены так называемыми «контрреволюционерами» и просто подозрительными, с точки зрения «Советов», личностями. Меня выручало удостоверение летчика военной почтовой авиации Баварской Советской республики, которое я не сдал в Фюрте.

Набирала силу уголовная преступность. Газеты пестрели сообщениями о дерзких нападениях на полицейских и военных с целью завладения оружием, о налетах преступных групп на продовольственные и вещевые склады, магазины, лавки. Однажды сообщалось о настоящем бое, развернувшемся вокруг городского арсенала. Охрана и полиция не смогли сдержать натиска бандитов, которые прорвались на территорию арсенала и вынесли более тысячи револьверов, пятьсот винтовок и карабинов, несколько станковых и ручных пулеметов, сотни тысяч патронов и множество ручных гранат. Вывезли они все это добро на захваченных там же грузовиках и отобранных у полиции патрульных автомобилях. У меня, правда, возникло большое сомнение по поводу криминального авторства этого налета. Здесь чувствовалась рука скорее профессионального военного, хорошо знакомого с тактикой пехотного боя, чем какого-то атамана пусть даже большой и наглой банды.

Но, самое главное, я не ведал своего служебного положения. Рапорта об увольнении я не писал. Приказа об увольнении на руки не получал. Мой визит в кадровое управление Военного министерства закончился безрезультатно. Военный чиновник в чине капитана с порога наорал на меня:

— Что вы все тут болтаетесь без дела? Совершенно распустились в этом хаосе. Идите и служите.

На мой вопрос, куда, собственно говоря, идти служить, капитан в истерике закричал:

— Вон! Вон отсюда! Мальчишка!

Настроение от всего это было пасмурное. Я физиологически ощущал противный холодок внизу живота. Чувство неопределенности своего положения, неизвестность ближайшего будущего, непонимание многих явлений и событий угнетали и выматывали всю душу. А главное, не с кем было посоветоваться. Мильх далеко. Почте я не верил. Как всегда самый дельный совет дала мама. Однажды утром за завтраком, когда отец и Мария уже ушли на работу, мама, кормя Хильду, сказала:

— Дорогой Ганс! Если не знаешь, что тебе сейчас делать, не делай ничего. Денег у нас пока достаточно. Проживем. Отдохни. Сходи на рыбалку. Развейся на природе. Ты ведь, по сути, уже несколько лет нормального отдыха не видел.