Полет Птитса

— The war hardened me as well as infamous Velikorodinean winters (Война закалила меня, как и печально известные зимы на Великородине).

— Oh my Emperor, this terrible weather (О мой Император, эта плохая погода), — Карлу губернатор нравился меньше и меньше своей разговорчивостью и подчёркнуто-расслабленной глизеанской манерой речи, — I’ve been here for a week and nearly caught a cold. But we’ll leave for Zecaris soon. What do you know about that planet? (Я пробыл здесь неделю и едва не простыл. Но скоро мы улетим на Зекарис. Что вы знаете о той планете?)

— I’ve read the reports and the data files. It’s covered with oceans and… (Я читал доклады и информационные файлы. Она покрыта океанами, и…)

— And it’s warm there! (И там тепло!) — рассмеялся Фокс, — beaches, palms, girls — it should be fantastic (пляжи, пальмы, девушки — это должно быть бесподобно).

Птитс только изобразил улыбку. Он знал, что в большинстве своём из военных академий выходят либо весёлые рубахи-парни, либо серьёзные и надменные карьеристы. Поскольку он бы не справился с первой ролью, то выбрал вторую. И, что характерно, среди офицеров обоих типов шпионов было поровну.

Город Престольный мало изменился за десять лет. Бесконечные серые ряды небоскрёбов из железобетона. Жёлтые маршрутные флаеры и пробки в воздухе. Грязь, слякоть и запах дешёвого табака. На крышах играла неоновыми красками реклама сока «Барбалат» и пива «Старина Декстер». С гигантских экранов вещала голова Константина Ракова. Губернатор выглядел ещё старее и болезненнее, чем раньше, и на его лице и шее появились отчётливо видимые кибернетические импланты, а его правый глаз сверкал, как у охранителя Иммолато.

Лишь в одном город отличался от того, который десять лет назад в последний раз увидел Карл — с серого пасмурного неба падали снежные хлопья. Они засыпали крыши небоскрёбов и мосты среднего яруса, стёкла домов и флаеров. Из подъездов выезжали роботы-уборщики и ковшами сгребали грязно-жёлтый снег в громадные кучи. Как всегда в зимнее время, число аварий на воздушных трассах стремительно возросло.

Инесса Михайловна Кальман, семидесятидвухлетняя учительница основ почитания Императора в одной из желобинских школ, вышла из кабинета директора. В полутёмном вестибюле с серыми колоннами её окликнул охранник.

— Инес Михална, вам кто-то принёс цветы, — хриплым голосом произнёс громила в форме, — какой-то военный, — и охранник протянул учительнице букет красных роз.

Кальман нашла в цветах записку и прочитала:

«Капитан Карл Птитс».

Она закрыла глаза, вдохнула запах цветов и почувствовала прилив счастья — её до сих пор не забыл один из её лучших учеников. И, хвала Императору, он выбрал настоящую мужскую профессию — защищать Империю.

Даритель цветов знал, что Кальман с пиететом относится к военным — её погибший муж служил на космофлоте. Поэтому он приписал к своему имени воинское звание.

«Спасибо, Инесса Михайловна», — подумал Карл, — «если вы хотели, чтобы я ненавидел веру в Императора, у вас всё прекрасно получилось. Если бы Он был действительно так всесилен, вам и вашим коллегам не пришлось бы вдалбливать её в наши головы молотком».

Он ухмыльнулся, проходя к флаеробусной остановке на крыше мимо бюста святого Макария, на голове которого красовалась шапка из снега.

Бухгалтер «ВР-Банка» Мария Дмитриева забрала одиннадцатилетнюю дочь из школы, и они вернулись на флаере домой, в квартиру в одном из множества серых небоскрёбов. Женщина сидела за столом на кухне, а напротив ела суп маленькая Таня. За окном, где бушевала метель и носились флаеры, на мосту между домами стоял человек в военной форме. Марии показалось, что он за ней следит. На мгновение она встретилась глазами с офицером, но между ними пролетел длинный грузовой флаер, и военный исчез, как будто его там и не было.

Карл помнил, что десять лет назад Таня была ещё младенцем, и что тогда же в этом доме жил один из его лучших друзей — её родной брат. Сейчас Борис Дмитриев, наверное, сражается за Императора в одном из дальних миров. Или погиб.

Жёлтый маршрутный флаер мчал дальше по пути, который Карл изрядно подзабыл. Когда-то это была его основная дорога: из дома в школу, из школы — домой. Капитан Птитс вышел на крыше небоскрёба с номером 288 и поехал вниз. Он смотрел сквозь прозрачную стенку лифта, не отрывая глаз от нескольких невысоких дымовых труб, построенных вместо большой старой трубы котельной. Солнце уже садилось, но его всё равно не было видно за свинцовыми тучами.

В квартире зазвенел звонок. Карлу открыла дверь женщина в домашнем халате. Привычного мяуканья не последовало.

— Кто? — удивлённо спросила она, — Карл? — она наконец-то узнала гостя, — этого не может быть, нет… Ты же…

Эльза Птитс бросилась с объятиями на своего сына, которого раньше считала погибшим. По её щекам текли слёзы.

— Это я, мама, твой Карл, — тихо проговорил Птитс, обнимая маму.

— Я думала… — мама не могла перестать плакать, — где ты был… всё это время? Почему мы не узнали, что ты…