Полет орлицы

– Как военнопленная, вы принадлежите Филиппу Бургундскому. А герцог Бургундский продает вас англичанам. Мы умоляли графа не поступать так, но он отказал нам. Он бы потерял рыцарскую честь, стал клятвопреступником и смертельным врагом своему сюзерену. Он отказал нам, простите его…

Жанна не желала верить в услышанное.

– Меня продают англичанам?!

Она заметалась по своим покоям так, как мечется от стены к стене голубь, случайно залетевший в чью-то комнату.

– Жанна, милая Жанна, я не знаю, что сказать вам…

– Уходите, прошу вас, уходите! – Жанна бросилась на кровать. – Прошу вас! – точно заклинание, повторяла она.

Графиня ушла.

Через час в коридоре возникло копошение, бряцание оружия, голоса. Она поняла – к ее дверям приставили стражу. Все было кончено. Старая графиня умерла – так Господь отступился от нее, Девы Жанны. Не было больше сил, желания жить. «Ты должна знать – тебя ждут испытания! Тебя ждет плен, Жанна! Покорно прими все, что выпадет на твою долю, и не ропщи…» Холодный ветер врывался в ее душу, принося эти слова, и он же уносил их прочь. Сердце было пусто. От нее отказался «любимый король» – это и оказалось началом краха, смерти… Надо было только угадать! А она не смогла, не решилась…

…Жанна стояла на краю карниза – внизу была каменная площадка, и бледный свет луны неярко обливал ее лунным серебром. Окно нараспашку. Ночной осенний ветер наполнял ее всю – до краев. И от его легких порывов было легче. Где-то справа блестела каска стражника.

Каменные плиты внизу, под окошком, и лунный свет…

«Если я нужна Господу, – прошептала она, – он позволит мне убежать, если нет, то и жить мне незачем!»

Она вывалилась в пустоту, расправив руки, как крылья, до боли стиснув рот, хотя крик так и норовил вырваться из нее – оглушительный, страшный. Она падала молчком, не нарушив тишины, но оглушив саму себя пронзительным стоном, идущим из самого сердца…

А потом глухо ударилась о камни…

Ее нашли тотчас, перенесли в одну из комнат, куда сразу же сбежались все, кто был заинтересован в том, чтобы она жила. Жан Люксембургский думал о потерянных деньгах, возможно, жалея и саму пленницу. У епископа Бове хватало сердце от одной мысли, что он может привезти Бедфорду только труп девицы, которую народная молва с тех пор раз и навсегда назовет святой. Прибежала Жанна де Бетюм и ее дочь, хотя девушку и не хотели пускать…

И еще – врачи. Все врачи, которые были в замке.

– Это чудо! – оглядывая присутствующих, говорил первый лекарь Боревуара. – Она жива! Упасть с такой высоты! Дева цела-целехонька! Ни одного перелома! Святой Михаил! Это же чудо!

Пьер Кошон бормотал молитву, с пронзительной искренностью молились и две Жанны – де Бетюм и де Бар, даже суровый Жан Люксембургский думал о провидении Господнем…

И впрямь – случилось чудо. Упав с большой высоты на голые камни, Жанна отделалась ушибами и ссадинами, а во всем остальном осталась жива-здорова.

Потом ее лечили, ухаживали за ней, как за белой голубкой, поранившей крыло. В один из этих дней в Боревуар на имя Кошона было доставлено два письма. Первое – от Парижского университета, второе – от лорда Бедфорда.

«Мы с огромным удивлением отмечаем, – писалось в первом письме, – что отправка этой женщины, называемой Девой, столь надолго откладывается, что наносит вред вере и церковному правосудию…»

Парижский университет нервничал – Тома де Курселю, главному поборнику искоренения ересей, не терпелось поскорее дотянуться до Жанны. Но Кошона только разозлило это письмо. Если бы они знали, каких трудов ему стоила эта купчая! Сколько нужно было потратить сил, применить ловкости, изворотливости, чтобы заполучить девчонку!

– Легко писать депеши и отправлять их из Парижа, как почтовых голубей! – обиженный, пожаловался Кошон Жану Люксембургскому. Прелат выждал паузу. – Вот что, граф, я также получил письмо от лорда Бедфорда. Он попросил заверить вас, что означенную сумму вы получите в Ле-Кротуа. Регент рекомендовал перевезти Жанну наиболее безопасным путем – через север Франции – в Руан. Тем более, что Нормандия платит выкуп за Жанну, и Нормандия потребует показательного процесса над ней. Да поможет нам Господь!

19

Она уже забыла, каково это, когда руки связаны. Точно вновь вернулись те часы, когда ее везли из-под Компьена в Мариньи переброшенной через лошадь.

– Я хочу оградить вас от новой попытки самоубийства, только и всего, – объяснил Жан Люксембургский этот поступок.

– Самоубийство – смертный грех! – сопротивлялась Жанна. – Никогда бы я не осмелилась разгневать моего Господа! Я только хотела… убежать.

Лицо графа Люксембургского, изуродованное шрамами, было непроницаемо.

– Тем более, Жанна. Этого я никак не могу допустить. Вы – дорогой приз.