Полет орлицы

Со своей стороны, Филиппу Бургундскому тоже было что скрывать от своего вассала. Насколько сильно было желание англичан и церкви заполучить Деву Жанну, настолько безразлично отнесся к ее судьбе Карл Валуа. Через герцога Савойского, но уже в обратном порядке, король Франции ответил письмом своему кузену. Он приветствовал стремление Бургундии к миру, но не передал никакой весточки о составлении купчей — точно и не было никогда у Карла Валуа такого полководца, как Дева Жанна! А ведь она дорого стоила — если не мира, то хотя бы денег. И продать ее стоило раньше, чем она нарвется на пики своей стражи. Ведь только чудом ее не закололи в Больё!

— Значит, Боревуар? — соглашаясь, покачал головой Филипп. — Что ж, будем надеяться, что общество ваших дам, граф, скрасит тяготы ее плена.

13

Атмосфера в замке Сюлли-сюр-Луар, ставке короля, за последние дни накалилась добела. Капитаны и соратники Жанны неоднократно просили его величество начать переговоры с Филиппом Бургундским о выкупе их полководца, король по-прежнему уходил от решения этого вопроса.

Ксентрай бил тревогу. Ко двору из Орлеана поспешил Бастард, из Нормандии вернулся Ла Ир, из Бретани — Жиль де Рэ.

О том, что англичане, при пособничестве церкви, засыпают письмами Филиппа Бургундского, пытаясь дотянуться до «французской еретички», уже знала вся Европа.

Если не поторопится Франция — Англия будет тут как тут.

Но король бездействовал. И только самые близкие видели, как раздражен их государь, которого рвали на две стороны противостоящие друг другу придворные группировки. В лучшие времена решающий голос мог оказаться за Иоландой Арагонской, но она молчала. Приехав в Шинон, Жанна предстала перед всеми знаменем освобождения, как того и хотела королева, ясным пламенем будущей свободы, но уже через полгода триумфального шествия пламя превратилось в исполинский столб огня, бесконтрольный, стихийный, в пожар, все сжигающий на своем пути!

Жанна напугала ее…

Пленницу вновь везли в телеге по дорогам Франции. Жана д’Олона и обоих д’Арков отлучили от нее. «Надо проучить ее», — решил герцог Бургундский. Так и сделали. Ей связали руки, чтобы она не пыталась лишить себя жизни. За мертвую Жанну никто бы не дал и десяти золотых! Разве что ревностные инквизиторы Бедфорда, чтобы публично сжечь ее прах. Девушка была подавлена, дорогой она молчала, лежа в сене, под плащом, подаренным ей Жаном Люксембургским.

В тот самый день, когда Жанна увидала высокие башни неприступного Боревуара, стоявшего недалеко от Соммы, окруженного рядами стен — одна выше другой, среди лесов, принадлежавших графам Люксембургским, в покоях короля Франции состоялся разговор между Карлом Седьмым и его капитанами. В этот день рыцари поняли, чего стоит хваленая дружба короля. Как ошпаренные они вылетели из его покоев.

— Он что, хочет оставить ее бургундцам?! Бросить?! — Ксентрай был в ярости. — Чего мы должны ждать? Я не понимаю…

— Память его коротка, — кипел Орлеанский Бастард. — Ох, коротка!

— Он испугался церкви? — негодовал Жиль де Рэ. — Да я прокляну любую церковь, которая обвинит Жанну! Пусть выберет своего папу, — он обращался к Бастарду, — как это делал ваш отец — Людовик Орлеанский!

— Если только Людовик был его отцом! — усмехнулся Бастард.

Багровое лицо Ла Ира было искажено гневом, но он сдерживал себя. И только твердил, как заклинание: «Черт возьми! Да как он смеет?! Черт возьми!»

Но им пришлось замолчать сразу после того, как впереди замаячили две знакомые фигуры: изящная — Ла Тремуя, и мясистая — первого канцлера королевства, архиепископа Реньо де Шартра.

— Вот почему он сказал нам «ждите, будущее подскажет»! — едва они разминулись, воскликнул Орлеанский Бастард. — Вот оно — «будущее»! Ему понадобился мудрый совет!

— Из преисподней! — откликнулся маршал де Рэ.

Капитаны с ненавистью и презрением взглянули на Ла Тремуя. Нарочито низко поклонились первому канцлеру де Шартру.

— Ну-ну, — усмехнулся Ла Тремуй, краем уха уловив несколько неосторожных фраз, брошенных капитанами. Он взглянул на де Шартра. — Господа рыцари играют с огнем? Нам это на руку.

Они вошли в покои короля. Карл сидел в кресле — он ждал их.

— Доброго дня, государь. Вы не боитесь вот так запросто впускать к себе этих головорезов? — поклонившись, осторожно спросил у короля Ла Тремуй. Лукавому советнику сразу бросилась в глаза бледность лица его величества. Два чувства бушевали в короле: гнев и нерешительность. Порочная смесь — удел слабых. — Они могут быть опасны, когда что-то выходит против их желания.

— Я подумал о том же, — откликнулся Карл Седьмой.

— И потом, их речи! — Ла Тремуй улыбнулся. — Бунтовщики, да и только!

Слушая фаворита, король задумчиво кивал. Бедняга, думал Ла Тремуй, он не знает, как ему быть! Надо помочь его величеству…

— Я слишком много им позволяю, — сказал король. — Стоило бы урезонить их.

Ла Тремуй был рад: его величество первым произнес эти слова. Но едва король замолчал, он вновь поклонился.

— Государь, мы с его высокопреосвященством прибыли сразу, как только узнали о вашем желании поговорить с нами.