Полет орлицы

— Я не держу на него зла, — твердо сказала Жанна. Она от всего сердца хотела верить тому, что говорила.

Разведчики впереди махали руками. Савойя, а с ней и Ущелье Гордеца с грозным замком Монротье, оставались позади. Впереди открывались земли Священной Римской империи, которой не было никакого дела до Девы Жанны. Нейтральная территория!

— Это он послал меня за тобой, — сказал рыцарь. — Твой брат. — Вместе с Потоном де Ксентраем Жанна остановила коня. — И еще…

— Да, Ксентрай?

Счастливый воин взглянул на своего полководца. Правда, улыбка его стала чуть спокойнее, взгляд более рассудительным.

— Мой тебе совет. Не торопись искать с ним встречи. У инквизиции на тебя зуб. Для папы римского ты по-прежнему ведьма, еретичка и дьяволопоклонница. — Его голос звучал убедительно. — Одним словом, еще рано.

— Я понимаю, — откликнулась Жанна.

Закрыв глаза, она высоко подняла голову. На фоне гор, в седле, молодая женщина смотрелась птицей, готовой взмахнуть крыльями и легко рвануть в ночное небо.

— Не верю, я — свободна, — вдохнув полной грудью ночной воздух, горячо произнесла Жанна. — Свободна!

5

Через два дня после «бегства» из Монротье отряд Ксентрая и Жанны прибыл в Жарнизи — небольшой городок в Лотарингии, где расквартировалась армия королевского капитана. Там Ксентрай и Жанна распрощались.

— Мы скоро встретимся, — сказал ей на прощание рыцарь. — Ты понадобишься своему королю, вот увидишь… Ты выбрала себе имя?

— Да, пусть меня зовут Клод. Хочешь, принимай за женщину, хочешь — за юношу. Как тебе нравится больше, Ксентрай?

— Мне больше нравится Дама Жанна. Но хочешь быть Клод — будь Клод! Ты понадобишься, — повторил он на прощанье, — и очень скоро!

— Надеюсь, — ответила она.

А 20 мая Жанна, под охраной лучших бойцов Ксентрая, прибыла в селение Гранж-оз-Орм, неподалеку от Сен-Приве, под городом Мецем. Жанна улыбалась, располагаясь в крестьянском доме на ночлег. Это были родные края. Жан из Меца — таково было прозвище ее друга Жана де Новелонпона. Как он там? Жив ли? Герцоги и графы, понятно, знают только о себе подобных. Об исходах великих битв. А простые рыцари? О них часто забывают. Но она, Жанна, сумела прожить две жизни — простой девчонки из Домреми и принцессы крови, которой подчинялись великие мира сего. И потому она по-иному смотрела на людей, окружавших ее. Знала и понимала их лучше, чем все герцоги и крестьяне вместе взятые.

Утром ее несмело разбудила деревенская девчонка, которую наняли прислуживать заезжей госпоже. «Дама Клод, Дама Клод!» — звала она ее, вырывая из объятий сна, в котором все наступал и наступал на нее бургундец — ее тюремщик де Маси. Тянул руки, обнимал, как мог добивался ее. Жанна открыла глаза. Счастливый месяц май заливал солнцем деревянные полы дома. Солнце пересекало стол, на котором стоял кувшин и миска с яйцами, другая — с хлебом. Переползало через грубоватые стулья с высокими спинками. Счастливое было утро…

— Дама Клод, — подождав, пока гостья проснется, сказала девчонка, — к вам двое рыцарей, просят вас принять немедленно. Сказали, что за ними посылали.

На дворе и впрямь заржали лошади, были слышны мужские голоса. Жанна насторожилась — последние годы это не предвещало ничего хорошего. Как и была — в рубашке до пят, она села на постели.

— Кто они, эти рыцари? — нахмурилась Жанна. Но тотчас вспомнила, что в доме охрана Ксентрая. Значит, свои…

— Сказали, Жан и Пьер д’Арки.

— Что?! — она подскочила с постели.

— Так и сказали, Дама Клод, — пробормотала деревенская девушка, отступив. — А я вам все приготовила, как вы и просили с вечера. Приготовила молоко в кувшине, только что корову подоили, вареные яйца, горячий хлеб. На заре испекли, Дама Клод, на заре…

— Зови немедленно! — опомнившись, выкрикнула Жанна.

Они вошли разом — едва протолкнулись в дверях — широкоплечие, в пурпуэнах и штанах, в высоких сапогах с кривыми, как турецкие кинжалы, шпорами; при мечах на широких ремнях. Рыцари!

Протолкнулись и замерли…

— Жан, Пьер! — выкрикнула она, но они уже бросились к ней.

Хватило голоса — близкого, родного. А едва обняв ее, как и когда-то в Туре, где она собирала армию, упали перед сестрой на колени, не на одно — на оба, как добрые дети перед милостивым отцом, сразу поделив ее руки, горячо их целуя. А она стояла и обливалась слезами, не смея прервать их. Стояла и ревела. Если и стоило жить, думала Жанна, так ради таких вот встреч. Вся жизнь теперь представлялась ей иной — сплетенной из сердечных свиданий. Горячих, полных любви…

Потом она пила парное молоко наполовину со своими слезами, а они — точно такое же вино. И все втроем смеялись, говоря урывочно, совсем бестолково. Куда тут до разумной и обстоятельной беседы!

Она узнала, что Изабелла де Вутон и Жак д’Арк живы. Что они в чести, и всякий перед ними снимает шляпу, когда издалека видит их. Ведь их дочь для простых крестьян — почти святая. Мученица. Кто-то верил в ее смерть, кто-то нет. Но уже давно ползли слухи, что Дева Жанна жива, но Господь ее определил в такое место, куда не дотянется рука ее врагов.

— Если бы так, — горько улыбнулась Жанна. — А что думали вы?