Полет орлицы

Отступить Карл Седьмой не решился. Покаяние стоило того — все и так знали, кто убийца злобного коротышки Жана. А мир с Бургундией означал бы роковой удар в спину и без того терявшей силу Англии. Карл Валуа был эрудитом и хорошо знал латинские премудрости. А главной из них была: «Разделяй и властвуй». Римляне никогда не ошибались! Что до формальной свободы Бургундии от Франции, так грозный сосед Карла — Филипп давно уже добился ее на полях сражений. Оставалось только закрепить де-факто — де-юре.

28 октября в Аррасе посол Карла Валуа мэтр Жан Тюдер, при большом скоплении французской и бургундской знати, в почтении преклонил колено перед герцогом Филиппом. Посол сорвал печать, развернул свиток и громко и торжественно прочитал послание своего короля:

— «Я, Карл Седьмой Валуа, милостью Божией король Франции, прошу у Вас, мой дорогой кузен, прощения за убийство вашего отца Жана, герцога Бургундии, совершенного в минуты ослепления, взаимной ненависти и вражды».

Далее был подписан и документ, по которому Франция отпускала своего самого мощного, опасного и строптивого вассала на свободу. Филипп выиграл в этом затянувшемся противостоянии. Он выходил победителем из кровавой династической распри, показав всему миру пример христианского прощения, и получал полный суверенитет от французской короны. Не имея возможности назваться королем, отныне он стал именовать себя «Великим герцогом запада».

В конце концов каждый остался в выигрыше — и Франция, разбившая коалицию, и Бургундия, освободившаяся от формальных пут. Все кроме Англии. Но мирное соглашение Франции и Бургундии не мешало искать им новых территорий. Именно поэтому через полгода после Арраского договора Филипп двинул свои отряды в Лотарингию, и там же, ответом на этот выпад, появился с небольшой армией Жан Потон де Ксентрай и Жан де Бланшфор.

Как и четыре года назад Рауль де Гокур со своей армией, в марте 1436 года Ксентрай вошел в Лотарингию, прошел через земли Священной Римской империи вдоль бургундской границы и пересек с большим отрядом границу герцогства Савойского. Вскоре он подошел к Аннеси. Но не столица мирной Савойи была нужна полководцу Карла Валуа. Его интересовало Ущелье Гордеца, что разрезало скалы в двух лье от Аннеси, и замок Монротье, возвышавшийся над ущельем. Замок вырастал над бездонной пропастью — она, полная тумана, служила ему крепостным рвом. И только единственная извилистая дорога с другой стороны вела по гористой местности к Монротье. Иными словами, замок над ущельем, как продолжение скалы, устремившийся к небу Савойи, был неприступен. Если в таком замке окажется в достатке продовольствия и боеприпасов для бомбард и кулеврин, его не возьмет ни одна армия мира. Горохом будут сыпаться солдаты противника вниз — в Ущелье Гордеца, или катиться вниз по дороге, ведущей от ворот замка!

В конце марта Жан Потон де Ксентрай взирал на эту величественную твердыню и диву давался грозе, читавшейся в каждой линии Монротье — в его волнообразных зубчатых стенах, прочными поясами обхвативших вершину скалы, в крепостных башнях, в могучем донжоне. Как это было непохоже на замки, выстроенные французскими аристократами вдоль благословенной Луары и Вьенны, Сены или Уазы! Среди южных долин или северных холмов его родины…

— Нам не хватит зубов на этот замок! — мрачно усмехнулся он одному из своих офицеров.

Потон де Ксентрай, оставивший основное войско в Лотарингии на Жана де Бланшфора, с отрядом лучших бойцов, закованных в доспехи, обошел ущелье и продвинулся в сторону Аннеси. В столицу были высланы герольды, и через несколько дней в стан Ксентрая приехали послы с ответом. Их возглавлял рыцарь, одетый в черное, с лицом бесстрастным, как у священника. Савойцы спешились, стороны поклонились друг другу.

— Я имею честь говорить с отважным капитаном Жаном Потоном де Ксентраем? — проговорил рыцарь в черном.

— Именно так, герцог, — поклонился француз.

Ксентрай знал его — это был не кто-нибудь, а сам Луи Первый, старший сын герцога Амедея Савойского. Затворник, которому не было дела до светской жизни, коротавший дни в своем замке Рипай. Оба рыцаря уединились в деревенском доме, где расквартировался Потон де Ксентрай, им принесли вина.

— Мой король часто прибегал к посредническим услугам вашего благородного отца, — начал Ксентрай. — Он хотел бы вновь воспользоваться этой услугой.

Луи Первый скупо улыбнулся:

— Теперь, когда Карл Седьмой и Филипп Бургундский заключили «крепкий и добрый мир надолго»? — он процитировал строки, ставшие известными всей Европе.

— Именно так, монсеньор. Но это посредничество иного характера. У вас есть человек, которого мой король хотел бы как можно скорее увидеть на свободе. Бургундцы продали его англичанам, последние же переживают не лучшие времена. Вы знаете, что наши войска наступают на Париж. Они уже взяли Понтуаз, Мелён и Лани.

— И все же этот человек принадлежит англичанам, — ответил герцог. — И они вверили его нашим заботам. Мы обязались охранять его от кого бы то ни было, мы поручились за него.

— Мой король дал мне большие полномочия, герцог.