Полет на месте

Аули каждое утро появляется на работе ровно в шесть. И приводит в порядок апартаменты премьер-министра за два с половиной часа. Что там особенного? Опорожнить пепельницы. Пропылесосить ковры. В крайнем случае, стереть круглый след на каком-нибудь полированном столе от какой-нибудь винной бутылки. Без пяти минут девять она куда-то исчезает — вероятно, убирать помещения на втором этаже. Около часа возвращается, перелетает из комнаты в комнату, бесшумно опустошает мусорные корзины, сметает влажной тряпкой пыль с подоконников, в кабинеты, где находятся чиновники или посетители, разумеется, не вторгается — и улетучивается до следующего раннего утра. Но каждые понедельник и пятницу между без пятнадцати девять и без двух минут девять она откалывала номер. И ни разу при этом не попадалась. Хотя портье премьер-министра господин Тохвер и оба служителя, старый петербуржец Вильбикс и венгр Яко, да еще водитель и курьеры в придачу к ним нервничали и по очереди выглядывали из коридора: попалась или нет?

Потому что по понедельникам и пятницам в восемь сорок пять Аули заходила в ванную, расположенную в задней комнате при кабинете премьер-министра. Чтобы прибрать и это помещение. Делать ей там особенно было нечего. Потому что комнатой никто не пользовался. Улло рассказывал, что за все время, пока он там работал, ванная понадобилась всего один раз: когда премьер-министр после пятидесятилетнего юбилея в конце мая 38-го устроил в своих апартаментах вечеринку для персонала и ближайших помощников. Тогда еще советник правительства Клесмент и комендант дворца Канеп заходили в ванную, чтобы сунуть под кран голову, отрезвиться (бесполезное занятие). Так что убирать там Аули было нечего. Сложить поровнее мыло в стенном шкафчике, пройтись тряпкой по стеклянной полке, и все. Однако она этим не ограничивалась. Каждое утро в понедельник и пятницу запиралась в ванной комнате, пускала горячую воду, раздевалась, вытаскивала из сумочки резиновую шапочку, надевала ее, опрыскивалась принесенным с собою же жидким мылом, пахнущим сиренью, покрывалась розовой пеной и смывала ее под горячим душем. За минуту до прихода премьер-министра она всегда была одета, ванна и кафельный пол насухо вытерты, окно открыто, чтобы выветрился запах сирени.

И вот она уже сидит в комнате персонала в облачке жаркого сиреневого духа и утешает волнующихся за нее коллег: «А если он меня и застукает — что я такого делаю? Я даже мылом правительственным не пользуюсь. Так что на первый раз прощается…»

Вопрос, простил бы премьер-министр Аули за самовольное плескание в ванной комнате, которая, может, и в самом деле была задумана для личного пользования главы правительства, так и остался неразрешенным. Потому что Аули, пользуясь ванной, ни разу не попалась на глаза премьер-министру. Ни Ээнпалу, ни — после 12 октября — Улуотсу. И лишь 22 или 23 июня 40-го, когда в апартаменты премьер-министра явились неизвестные контролеры, чтобы осмотреть их для Барбаруса, и стали выяснять, кому, когда и в какие помещения выписаны пропуска, ситуация изменилась. «И в первую же пятницу, утром, когда настали барбарусовские времена, — объяснил Улло, — я уж не помню, какого это было числа, один из неведомых контролеров, вертелось их там с каждым разом все больше, с удостоверениями за подписью нового министра внутренних дел в кармане, — один такой услышал, значит, без пяти минут девять, что за кабинетом Барбаруса шумит вода. Тогда нам было невдомек — теперь-то мы, конечно, знаем, что, по их мнению, этот звук мог означать попытку утопить премьер-министра народного правительства, и когда эти немногословные, невнятно бормочущие люди, неважно — по-эстонски или по-русски, после нескольких попыток открыть дверь, так и не смогли этого сделать, один из них стал злобно орать: «Открой! Открой!» — пока Аули с розовой улыбкой на устах не открыла им дверь.

Девушку выволокли в коридор. Куда-то увели. Допросили. Ее, конечно, не уволили в тот же момент. Но к работе больше не допустили. Увольнение состоялось лишь три недели спустя. Да еще таким образом, что я должен был вынести ее сумочку с розовым мылом и купальной шапочкой к дворцовым воротам в охрану.

Когда она меня увидела, то радостно воскликнула: «А вас все-таки оставили на работе?! Ну да, со мной все из-за того, что меня застукали…» И когда я проводил ее на дворцовую площадь, пожал ей руку и выразил сожаление, она высказалась так же непринужденно: «То, что меня уволило именно э т о правительство, которое больше всего должно бы заботиться, чтобы люди, вроде меня, могли чувствовать себя здесь как дома, это просто смешно. Вы так не считаете?»»

Я не помню, что Улло ответил на ее вопрос. Следующий в списке старший служащий господин Вильбикс. Про него Улло сообщил: